Скоро, в то далекое время, Яну исполнилось только десять лет. Яркое чувство гордости за свой род, племя дреговичей, было у молодого хуторянина превыше всего.
Ян на минутку отложил книгу, задумался и со всей серьезность и подумал про себя.
«Я прав! Мне следует и дальше рассказать, как дреговичи с раннего детства становились воинами».
Он приосанился, гордясь тем, что не забыл о годах становления молодых дреговичей, усмехнулся и с ухваткой опытного писателя стал быстро писать в своей книге такие строки:
«Однажды на рассвете батя разбудил меня. „Хватит спасть, сын мой. Пора… Идем за мной“.
Я шел за ним, протирая глаза от сна, и никак все не мог проснуться».
Ян на минутку отложил ручку в сторону и крепко задумался, вспоминая огромную конюшню, где в то время стояли лошади. Ездовые были отделены от принадлежащих воинам дружины рысаков.
«Навстречу нам с батей вышел сторож, которого в ранних сумерках было не просто рассмотреть. Это был мой дед Ян. В нахлобученной до ушей шапке, закутанный в полотняный халат, перетянутый красным поясом. Несмотря на то, что он узнал своих родных, но грозно воскликнул: что вам здесь надо, бродяги? – записал хуторянин свои воспоминания в книге. – Затем подбежал ко мне, и скрутил в свои объятия мою пышную и кудрявую голову.
„Дедушка, отпусти меня! – словно это событие было только что, записал Ян. – „О нет, ты пойман навеки, мой любимый внук!“
А батя только и сказал моему деду: „Ну, зачем ему такие нежности?“ Помню, что дед посмотрел на отца строго, отвернулся в сторону и с лица вытер накатившую слезу, ничего не сказав в ответ моему отцу. И тут же грозным голосом крикнул мне – „Сейчас закину к коням в стойло“, – словно пытаясь меня напугать. А потом прошептал мне на ухо, да тихо так, чтобы отец не услышал: „Не бойся внучок, не обижу!“
Потом отпустил меня и сказал громко, в голос! „Ого! Воин! Не забоялся. Идемте за мной скорее“. И мы трое – дед Ян, отец Ян и я, – быстро вошли в стойло. Там было тепло, и пахло потом коней и сеном.
„Ян, это твой конь, – сказал дед. – Ухаживай за ним, как за собой, учись ездить верхом“.
Я тогда улыбнулся, взял коня за уздечку и повел к речке купать. Гордость за доверие отца и деда распирала меня. Я был счастлив, как никогда ранее».
«Нарушился порядок моей размеренной детской жизни, – писал Ян далее в своей книге. – А ведь, только что чувствовал себя одиноким, а теперь у меня есть конь. Старшие братья с восторгом смотрели на меня, когда по утрам водил своего Рыжего, так назвал коня, к реке и на луг, прося покатать их. Но отец быстро их приструнил. Он сказал: „Один конь – один хозяин!“…
Скоро мы нашли ту ниточку с Рыжим, которая связала меня и моего коня до самого того момента, как один раз Рыжий, пробитый копьем вражеским, довез меня раненного на хутор. Так и спас меня, хотя сам уснул навечно. – И тут же поправился. – Эти строки про деда Яна. Ян первый, или Ян десятый – уже порой и не понять мне», – такую поправку Ян XXI столетия внес в книгу.
На секунду Ян оторвался от написания книги, так как очень устал от воспоминаний. Его глаза сомкнулись, и он вдруг увидел вдали перед собой стоящего чужеземца. Около ели, усыпанной каплями дождя. Сам-то он лежал, спрятавшись под укрывшими мокрую землю листьями. Но боясь шевельнуть рукой и выдать себя. Чужак искал тропу к их хутору, и было ясно, что это разведчик. Хуторянин уже хотел рубануть его мечом, когда тот наклонился к тропе и стал принюхиваться, как собака. Но он помнил наказ отца: не выдай себя сам, если чужак не найдет тропы в болоте к нашему хутору, то опусти его с миром.
