Одна сверкающая нить - страница 20

Прежде чем я отвечаю, imma машет рукой.

– Впрочем, неважно.

И кладет недоеденный кусок в миску, стоящую рядом с ней.

– Не голодаем. По крайней мере, надо быть благодарными.

Бейла возвращается с сочными медовыми финиками, от которых мать отказывается, а я жадно смакую. Все пытаются не обращать внимания на скрытые жалобы матери и вызываемое ими беспокойство.

– Надеюсь, в следующий раз Аарон будет здоров и мы все соберемся вместе, – говорит Захария.

– У него постоянно болит голова, – отвечает мать, обеспокоенная словами Захарии об отце. – Он быстро раздражается и выходит из себя. Но давайте поговорим о чем-нибудь более интересном.

Она пьет вино, отказываясь от еды.

Снизу раздается громкий свист, и Захария встает, отряхивая с бороды крошки.

– У Иеремии течет крыша, надо чинить. Обещал помочь. Рад, что вы нас навестили, Цова и Ханна, – говорит Захария, спускаясь по лестнице и одним взглядом напоминая, чтобы я была терпимее с матерью.

Сидим молча: мать, тетя Ханна, я. Бейла прислуживает.

– Почему не предложить ему Бейлу?

Мать бросает вопрос в послеобеденную истому, как камень в колодец. Теперь я понимаю страдальческий взгляд Захарии.

– Дай спокойно закончить трапезу, Цова, – увещевает Ханна.

– Дочь должна узнать, что нет ничего постыдного в том, чтобы взять для этого служанку. И если выбирать, то лучше Бейлы не найти.

Мать говорит так, будто служанка не слышит свое имя. Как будто разговор идет о соке инжира, превращающем молоко в творожный сыр, а не о том, кто родит ребенка моему мужу.

Я прикусываю губу. Слишком рано рассказывать о том, что мне было знамение, полярная звезда над четвертью луны, когда я молилась, сны о мясистых спелых гранатах. Все предзнаменования плодородия, детей.

– У твоей служанки сегодня замечательная коса, – замечает imma. Не для того, чтобы похвалить Бейлу, а чтобы предостеречь меня.

Она прекрасно знает, что это я заплела служанке блестящую косу с серебряной заколкой. Заколку подарила моя бабушка, знавшая меня гораздо лучше матери.

– Прислуга должна знать свое место.

Мать протягивает кубок, и Бейла наполняет его трясущейся рукой.

– Ирод высадился в Птолемаиде, – сообщаю я новость, которую обсуждают мужчины, пытаясь отвлечь мать от этой темы. – Его войско быстро продвигается вдоль побережья, не останавливаясь на ночлег.

Вряд ли ее заботит, что римляне войдут в Святой город, но меня беспокоит быстрое продвижение войск. С тех пор как короновали Ирода, у женщин нет защиты от римских солдат. Иногда кажется, что там, где мужчины, безопасного места вообще не найти. Вот почему я оберегаю единственную настоящую подругу, хотя она у меня в служанках.

Imma громко делает глоток и отставляет кубок в сторону.

– Значит, было дело? – спрашивает она меня, наступая не менее решительно, чем римский солдат.

Бейла потупила глаза, скрывая ужас: если мать обратится к ней, придется рассказать правду. Врать она не умеет, и даже малейшее колебание заставит мать насторожиться. Это ловушка, в которую попадают все женщины. Равно презираемые за то, что сберегли и чего рано лишились. Бейла была среди последних.

Он пришел к ней в конце лета в безлунную жаркую ночь, бесшумно ступая босыми ногами по пыли, пробираясь сквозь оливковые деревья в роще над ее домом. Я залечила раны от веревки и порезов на запястьях маслом джатаманси, но шрамы так и остались. Только мази от позора не бывает. Голоса женщин ничего не стоили по сравнению с мужскими, чего уж говорить о девчонке, лишенной девственности. Ей только исполнилось четырнадцать.