– Нет, далеко, – вздохнул я и начал перевязывать резинку, чтобы натяжение было сильнее.
Наконец, все было сделано. Я гвоздем натянул резинку, закрепил шляпку гвоздя в прищепке и снова прицелился.
– Аааа!
Хваленая авиамодельная резинка лопнула, больно хлестнув меня по щеке! Я схватился руками за лицо и стал подвывать, сидя на земле и раскачиваясь из стороны в сторону. Я слышал, как закаркали вороны, как захлопали их крылья и как карканье стало затихать в соседней роще.
Моя первая охота закончилась. Она же была, наверное, и последней. Я много потом стрелял из разных ружей, но никогда не стремился никого убивать.
Женька жил с матерью в соседнем с бабушкой доме. Он пил, скандалил, дрался, но когда был трезв, то любил философствовать. Через дырку в заборе я залезал к нему в сад, и мы подолгу сидели на теплых серых досках, из которых давно хотели что-то построить, но потом бросили. Женька говорил резко и категорично:
– Я вот вижу свою жизнь наперед. Ну, выпью я еще литров сто, может, даже женюсь и настрогаю детей-дебилов, набью жене морду пару раз, за грибами съезжу раз пять – и все! Больше моя печень не выдержит. А тебе надо отсюда делать ноги. Иначе ты тоже сопьешься. А если сам не сопьешься, то я тебе помогу. Точно помогу!
Женька расстегнул рубаху и задумчиво поскреб ногтями грудь. Его запястье украшала татуировка «Жека», ногти были с черными ободками.
– Отсюда можно выбраться двумя путями, – продолжил Женька. – Поступить в московский институт или устроиться на стройку в Питере или Москве.
– А чего ты не учишься? – спросил я.
Женька не удостоил меня ответом. Он лежал спиной на досках, смотрел в небо и о чем-то думал. Потом, не глядя на меня, тихо сказал:
– В общем, так, сосед. Ты еще мал, память не пропил, поэтому запомни: по-человечески можно жить везде, но самое главное… Короче, перед тем, как выпить свой первый стакан, вспомни меня и представь мое будущее. А теперь вали отсюда!
Женька через год повесился в маленькой заброшенной кузнице на краю совхозного поля. Я из окна смотрел как гроб, обитый красно-черной материей, заталкивают в кузов грузовика, как поддерживают плачущую Женькину мать, и не мог поверить, что мы никогда не будем с ним сидеть на теплых досках и говорить о жизни.
Свой первый стакан водки я выпил в девятом классе в школьном туалете, закусив куском черного хлеба с парой килек пряного посола. Женьку я тогда не вспомнил. Вспомнил я его незадолго до окончания школы. Очень вовремя вспомнил!
