Я разглядывал себя, сидящего на толчке. Штаны спущены, напротив меня – раковина с открытым краном.
– Не можешь ходить по-большому без звукового сопровождения?
Мне было не до шуточек. Я внимательно изучал белый кафель на стенах, свою скрюченную позу – точно торшер в гостиной. Я, наклонившись вперёд, навис над телефоном.
– Провалиться мне проподом, – заключил я, тужась и выдав «шпуньк». Затем обернулся и нажал на смыв.
– Бьюсь об заклад, у тебя был повод это сказать, – подбодрил меня Водитель и переключился на второй экран.
Я сижу в баре. Подпираю рукой подбородок. Икаю… разглядываю принесённый счёт и от выпитого виски прихожу к выводу, что счёт мой оброс лишним нулём справа. Чернила на кассовом чеке съехали, что ли?
– Проаавалисямнепроводом, – пробурчала моя копия и снова икнула.
– Ты сказал: «Провалиться мне пропадом», – подал голос Водитель.
Я посмотрел на него взглядом библиотекаря, увидевшего порванный корешок.
– Идём дальше.
Ожил третий экран.
Я одной рукой придерживаюсь за дверь общественного туалета, второй – держусь за живот. Даже отсюда чувствуется вонь от обилия мочи, пущенной мимо унитаза.
– Три… два… пли! – озвучил крутитель баранки.
Из горла, как из жерла вулкана, полилась лава.
– Прова… блеее… лить… блеее… мне… блеееееее…
– Давай следующий.
– Эй, я не договорил! – встрял я. – Не считается.
– Считается.
– Это ещё почему?
Въехав в ямку, автобус дёрнулся, и я подпрыгнул на заднице.
– Ты подумал об этом – и этого достаточно, – Водила одной рукой закрыл окно и поглядел на меня.
– И что из этого вытекает?
– То, что ты провалился пропадом.
– Ааааа… Ну теперь мне всё ясно.
Вскочив с места, я побежал по проходу назад, и вслед мне летели слова:
– НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!
Но было уже поздно.
А сделал я вот что…
Хорошо разбежавшись, я решил бросить вызов законам физики.
Внимание: в ход пойдёт неустаревающее в кинематографе замедление времени. Бьюсь об заклад, ваша фантазия всё дорисует как надо, но я, если что, подстрахую – расскажу, куда навести свой взор.
Итак, прыжок…
Пятки отлипают от пола. Темечко тянется ввысь… выше… выше… и ударяется об обшивку автобуса.
Глухой удар – нечто среднее между БАМ и ДУФ.
В глазах – искры. Зубы стукнулись друг о друга. Я прикрываю глаза и валюсь в проход между креслами.
Руки ударяются о спинки, сиденья… Моё тело неуклонно… Нет, не так – у нас же замедленная съёмка: неееееееууууууууклоооооннооооо тянется к полу.
Камера этого талантливого оператора успевает сделать 360 градусов вокруг падающего тела. Не спрашивайте, как – я не силён в этом. Но вам вдруг становятся видны то застрявшая жвачка в рифлёной подошве кроссовок, то летящая перхоть от взъерошенных волос, то моё перекошенное от боли лицо. А потом я подбородком клацаюсь об пол. Шея хрустит в трёх… четырёх местах. Что-то вроде: хрусь-хрусь-хрусь-хрусь – и из груди вырывается стон.
Время возвращается на круги своя, и мы оставляем замедление до следующего уместного раза.
– Оуууууууу…
Как же больно… Я удерживаю все ниточки мужественности, чтобы не расплакаться.
Это похоже на то, как в 8 классе, стоя на воротах, я получил мячом в лицо. Только сейчас я получил целую серию таких пенальти в фейс. Я не преувеличиваю – боль такая, что аж в висках стучит.
По вибрации на полу я понял, что мы куда-то съехали. Засвистели колодки на тормозных дисках, и моё тело дёрнулось, как залежавшийся студень.
За спиной раздались шаги. Я не в силах был подняться – так и лежал, прижавшись щекой к миллионам микробов на полу.
