– Слушай, мы оба знаем, что для меня не требуется переворачивать страницы. Так почему бы тебе не побыть тут и не поиграть в свое удовольствие?
В другой раз на репетиции увертюры к «Свадьбе Фигаро» Моцарта, проходившей на открытом воздухе, Мюнш вдруг театрально вздохнул и уставшим голосом сказал:
– Эта массачусетская жара и влажность просто невыносимы для француза. Мне надо побыть в тени минут пять.
Затем он позвал Дэнни.
– Поди-ка сюда, мой мальчик! – Думаю, ты знаешь эту часть достаточно хорошо, чтобы помахать палкой перед музыкантами. Замени меня ненадолго и не забывай следить за ними, – сказал он, протягивая свою палочку и оставляя Дэнни стоять в смущении и одиночестве перед целым Бостонским симфоническим оркестром.
Конечно, как раз на такой случай у них имелось несколько помощников дирижера. Они стояли с краю, кипя от чего-то погорячее летней жары.
Тем вечером Дэнни был вне себя от радости. Вернувшись к себе, он сразу позвонил доктору Ландау.
– Это замечательно, – с восхищением отозвался его учитель. – Родители должны тобой гордиться.
– Ага, – слегка уклончиво ответил Дэнни. – Я… ну… вы можете позвонить маме и рассказать ей об этом?
– Дэниел, – серьезным тоном сказал Ландау, – эта мелодрама с твоим отцом несколько затянулась. Тебе не кажется, что появилась отличная возможность сделать шаг к примирению?
– Доктор Ландау, прошу, постарайтесь понять. Я просто не могу заставить себя… – Он не договорил до конца.
Дневник Эндрю Элиота
29 сентября 1956 года
Секс.
О нем я упорно размышлял в течение всего лета, которое проработал на стройке, – так отец решил познакомить меня с физическим трудом. Пока мои соседи по комнате, Ньюэлл и Уиг, колесили по лучшим пляжам Европы, я укладывал кирпичи.
Вернулся я в Гарвард к третьему курсу с твердым намерением преуспеть в той области, в которой ни разу не потерпел неудачу. Не потерпел просто потому, что мне не хватало смелости даже попробовать.
Я собирался потерять девственность.
Майк и Дик вернулись домой с кучей невероятных историй о том, как они проводили ночи с красотками всех народностей и размеров груди.
Не желая выделяться из толпы, я не стал просить у них совета – и уж тем более чьего-нибудь номера телефона. Я стал бы посмешищем всего «Порцелина», не говоря уже об Элиот-хаусе, спортивной команде и кумушках из столовой.
Отчаявшись, я решил было сходить в пользующиеся дурной славой бары на площади Сколлэй, но не находил в себе храбрости отправиться туда в одиночку. Кроме того, вся эта идея казалась мне несколько убогой.
Кто мог бы помочь мне?
Ответ я нашел в первый же вечер, когда вернулся на работу в библиотеку: на своем привычном месте за зубрежкой сидел Тед Ламброс.
На этот раз уже Эндрю пришлось просить Теда зайти к нему в комнату, мол, есть срочный разговор.
Тед, никогда прежде не видевший своего друга таким взволнованным, был в недоумении.
– Как дела, Элиот?
– Да так себе. Как прошли каникулы, Тед?
– Неплохо, если не считать того, что с Сарой я виделся всего пару раз на выходных. Все остальное время вкалывал в «Марафоне», как обычно. Ладно, так что у тебя приключилось?
Эндрю не знал, как вообще об этом спросить.
– Слушай, Ламброс, ты умеешь хранить секреты? – спросил он.
– Ты во мне сомневаешься, Элиот? У нас же священные отношения хозяина и арендатора.
Эндрю открыл еще одно пиво и сделал большой глоток.
– Ну, знаешь, я с восьми лет учился в закрытых школах и девушек видел только на танцевальных вечеринках и тому подобных мероприятиях. Такие жеманные и с холодным взглядом…
