Мальчик вышел из рощи и повернул налево, где за развалинами старой сторожевой башни начиналась егерьская тропа, которая вела к живописному ущелью с горным ручьем на его дне. Перед тем как отправиться домой. он решил сделать набросок старого разлапистого дерева, которое давно заприметил в нижней части ущелья. Спустившись к ручью, Офальд сполоснул руки, вытер их несвежим носовым платком и выпрямился, прикидывая, с какой точки будет удобнее зарисовать дерево. Вдруг из-под ближайшего куста, прилепившегося к тонкому клену, до мальчика донесся шорох и тоненький писк. Телгир раздвинул ветки и увидел, что на коричневом слое прошлогодней листвы лежит крошечный бельчонок. Судя по короткой шерсти и длинным, почти безволосым пальцам на лапах, ему было от силы недели три от роду. Бельчонок лежал на животе, иногда с трудом поднимая голову и попискивая. Офальд с любопытством, но без умиления смотрел на большеголовое тельце с непропорционально длинным тонким хвостом. Он недолюбливал кошек, предпочитая им собак, а все остальные животные, особенно дикие, и вовсе казались ему нестоящими внимания. Мальчик аккуратно взял бельчонка под брюшко и поднял к глазам, пытаясь рассмотреть его повнимательнее. Тот разевал беззубый рот, попискивая, и вяло шевелил лапками. "А вдруг он какой-то больной", – с тревогой подумал Офальд. – "А я его так… трогаю…"
На него внезапно накатила сильнейшая брезгливость, он резко вскочил, непроизвольно дернув рукой, в которой держал бельчонка, и тот вылетел из нее, как недавний комок грязи. Бельчонок пролетел по короткой дуге, перевернувшись в воздухе, и почти у самой земли наткнулся брюшком на острый сучок, торчавший из сломанной недавней грозой кленовой ветки. Сучок проткнул тонкую кожу, бельчонок взвизгнул, маленькое тельце выгнулось, насаживаясь на сучок еще больше, и почти тут же обмякло. Ветка заблестела от крови.
Офальд в ужасе смотрел на мертвого бельчонка.
– Я, – хрипло сказал он, почему-то вслух, – я не хотел, это же случайность.
Бельчонок не отреагировал, но эта тишина показалась мальчику слишком страшной, чтобы дать ей продлиться еще хоть секунду.
– Я не хотел! – завопил он, обращаясь к ручью, деревьям, крутому склону ущелья. – Не хотел, правда, не хотел!
Короткое эхо подтвердило, что слышит мальчика. Офальд, крикнув еще несколько раз, завертел головой, тяжело дыша, и бросился к воде. Он долго тер руки грязью и камешками, споласкивая их в ледяной воде, пока они не стали свекольно-красными, потеряв всякую чувствительность. Он не хотел оборачиваться на бельчонка, и потому сделал несколько шагов вдоль ручья боком, словно неуклюжий, медленно передвигающийся краб. Его подташнивало.
Выбравшись из ущелья, мальчик быстрыми шагами направился к Диноглену. Офальду казалось, что он был бы даже рад, если бы прямо сейчас его нагнал тот возница и как следует избил за брошенную в него грязь. Потому что тогда, уж наверняка, мальчик перестал бы отгонять от мысленного взора маленькое тельце, насаженное на острый сучок.
Вбежав домой после долгой, очень долгой дороги, вконец запыхавшийся Офальд увидел накрытый праздничной скатертью стол, за которым чинно сидели Еол с Леагной, Улапа, Окнард Ешреф и сестра матери Ганиноа. Ралка как раз ставила на подставку массивное блюдо под блестящей крышкой.
– Офальд, дорогой, ты как раз вовремя! – улыбнулась ему мать. – У нас гости, и я приготовила твое любимое жаркое.
