Кстати, после встречи с крысиным вором, которого, как я успела выяснить, звали Леандр, я обнаружила дядю Жака позавчера утром в подвале дома, где он складывал покупки в огромную кладовку. Чулан был забит консервами и банками с маринованными овощами и вареньем, как будто родственники готовились к ядерной катастрофе. Впрочем, учитывая их возраст, они уже не раз переживали трудные времена и делали запасы по привычке.
В отеле было много и другого интересного. Например, комнаты. Если предположить, что в некоторых из них были двуспальные кровати, то в «Отеле Пендулетт» могло разместиться человек пятьдесят гостей. Однако большинство комнат пустовало. Дядя Жак занимал одну из больших комнат на втором этаже, тётя Бланш превратила несколько маленьких комнат на моём этаже в подобие квартиры, а Пиппа жила в люксе под крышей, где всегда витали ароматы ладана и французского энергетического напитка. Кроме этого, обитаемыми были только номера 32 и 7, причём крысиный вор, очевидно, почти не выходил за дверь. От Греты не осталось и следа.
Однажды я набрела на уютную маленькую гостиную на четвёртом этаже, где и решила устроиться поудобнее сегодня днём. Я уговорила маму пообщаться по видеочату и уже опаздывала к назначенному времени, когда наконец свернула за угол, подходя к гостиной. В последний момент я увидела, что там уже находились Пиппа и тётя Бланш, которые обсуждали что-то на повышенных тонах…
– Какое невежество! Всегда ты такая! Если чего-то не видишь, не значит, что это не правда! – воскликнула Пиппа и скрестила руки на груди. – Ты никогда мне не доверяла. Ты вообще никогда никому не доверяешь.
Тётя Бланш, вероятно, хотела ответить что-то столь же очаровательное, но, заметив меня у двери, натянуто улыбнулась.
– Офелия, дорогая! Присядь, отдохни. Мне всё равно пора работать.
Она встала и предложила мне сесть в одно из двух кресел рядом с изразцовой печью.
Я нерешительно опустилась в него, пока тётя Бланш делала вид, что вовсе не собирается взрываться от ярости, а Пиппа устремила на меня пустой взгляд.
– Не говори девочке глупостей, – предупредила её тётя Бланш и поспешила прочь, шелестя платьем из переливчатой тафты.
Я посмотрела на ногти Пиппы, украшенные сегодня ярким лаком с блёстками, и на её губы, накрашенные чёрным и синим.
– Если ты действительно моя прапрабабушка, то почему так молодо выглядишь? – наконец спросила я о том, что хотела узнать с самого приезда, но не решалась спросить. Честно говоря, я просто боялась, что ответ может разрушить моё и без того шаткое ощущение мира. Тем временем старенький ноутбук на моих коленях гудел, загружаясь.
Пиппа, сидя в кресле с другой стороны от печки, смотрела, казалось, сквозь меня. Её брови, выщипанные тонкими полумесяцами, медленно поползли вверх по лбу, рот открылся в беззвучном «О». Похоже, пришло время для её странного «сеанса»?
– М… мадам… Розе́? – заикаясь, пролепетала я. Вид у Пиппы был по-настоящему жуткий.
Она моргнула, её голос прозвучал как будто издалека.
– Я выгляжу так молодо, – пробормотала она, – потому что большую часть жизни провела там, где время над нами не властно, Офелия.
Пиппа размеренно покачивалась, её зрачки сузились, как будто она сосредоточила взгляд на чём-то невидимом и неизвестном.
Внезапно она откинулась на спинку кресла и снова моргнула. Потом с хрипом и громким присвистом вдохнула и снова стала собой.
