Про себя решила разговор держать с Некрасом: все высказать, пригрозить. Правда, знала откуда-то, что не внемлет, не разумеет он ее. Горяч и своенравен. Но мыслью была крепка, ведь не за себя, за Тишу горой решила встать.
9. Глава 9
- Вставай, Местята. Разлегся, не пройдешь, – Некрас держался за голову, что гудела после вчерашних посиделок. – Отец в пути. Того и гляди приедет, а у нас тут дух бражный. Айда умываться.
- Иди к лешему. Харя твоя наглая, – вяло отругивался Местька. – Сколь бражки-то в тебя лезет, а все как с гуся вода. Ты чего вчера учудил? Всех подначил. А все одно, хорошо посидели. Давно так-то не бились.
- Чего надо, того и учудил, – рыкнул Некрас. – А ты ничего, справно махаешься. Не зря в дружине был, хучь и недолго.
- Ты и сам не промах, Квит. Думал ты Голоду вчера на тот свет отправишь. А ничего, обошлось. Меру знаешь, и башки-то не теряешь. Рассолу бы капустного, а, Некрас?
- Ганка! Ганка, лешачья дочь! – Квит крикнул холопку и поморщился. – На стол мечи. И рассолу давай!
Пока холопка посудой гремела, на стол снеди накидывала, парни умылись, переоделись в чистое. Первый кусок полез скверно, но рассол сделал дело свое, подлечил больные головы и жизнь пошла веселее.
Через малое время услышали оба конский храп и хруст снега под полозьями саней.
- Батя, – Некрас поднялся, оправился и пошел встречать отца.
Тот уж вошел в сени: шуба богатая, шапка большая.
- О, как, – хохотнул. – Морда мятая, а стало быть, махнул вчера лишку. Так, Некрас?
Ругать сына не стал, знал верно, что все по обычаю. Прощальные посиделки перед грядущим обрядом – дело важное. Обнял Некраса, крепкой отеческой ладонью стукнул по спине.
- Здрав будь, – Некрас ответил тепло на отцовскую ласку. – Поешь с дороги. Людей с тобой сколь?
- Поем, благодарствуй. Трое. Скажи холопке, пусть сведет в избу с товаром. Много ль взял?
Пока шубу Деян скидывал, пока ручкался с Местяткой, Некрас рассказал о делах, о товаре и о мене*.
- Добро, сын. Вижу, время даром не терял. Справно поторговался, – Деян уселся за стол, в окно взгляд бросил и заулыбался. – Экая бабёнка. Тутошняя? Глянь, кругла, а стан тонкий. Румянец. Кто такая?
Местята глянул в оконце и признал Званку Красных. Тут же насупился, лицом потемнел.
- Бать, а это знакомица Местькина. Который день пытаю его, за что молодуха обозвала его Соловушкой. Молчит! Как сыч надувается и молчит. Может, тебе не откажет, а?
- Рассказывай, чай, все свои, – подначил Деян, отхлебывая горячий взвар.
Местята, отпив теплого, опьянел наново, и рассказал:
- Не инако Лада меня наказала, когда толкнула к этой окаянной вдовице. Ить ладная, гладкая, а языкастая, будто помело у ней во рту. Тьфу, зараза! Я к ней о прошлой осени подвалил, дай думаю, попытаю парнячьего счастья. Все, как у людей – купил пряник, бусы светленькие и пошел. Она, вроде, обрадовалась. Суть да дело – ведет меня в сарайку. И главное плавно так качается. Я аж пыхнул! Грудь большая, понева на заду натянута, хоть вой от хотелки. Сарайка та новая дух в ней древесный густой. Званка целовнула жарко, рубаху рассупонила я и обомлел. Завалил ее на лавку, порты стянул и ….
- Что? Не тяни теля за то самое! – Деян двинулся к Местяте, боясь пропустить хотя бы слово.
- Удом по не струганной доске прошелся. Думал, сдохну, до того больно! Заорал, да от жути голос сломился и такую трель выдал, будто я и не я, а птах весенний.
