Где-то опять прогремел взрыв, отзвук которого ещё раз подчёркнул, что не всё так спокойно за стенами бывшей средней школы.
– Реалии таковы, что мы живём в военное время, – в подтверждение взрыва начал комендант, повернувшись лицом к гостю.
Батюшка тоже встал, не сводил взгляд с мерно расхаживающего хозяина кабинета.
– Только из уважения к вам, отец Василий, напоминаю, что всякие контакты, всякая помощь красноармейцам, комиссарам, евреям запрещена. Вы знаете об этом?
– Да, знаю.
– Надеюсь, знаете, чем грозят последствия непослушания, неисполнения приказов немецкого командования?
– Да, знаю. Расстрел.
– Вот и хорошо. Тем лучше, что всё знаете. Верю, что вы – человек благоразумный и мы с вами подружимся.
– Да, господин майор. Истинная вера только укрепляет души людей.
– Не смею больше вас задерживать, – комендант проводил гостя до дверей. – И всё-таки, батюшка, настоятельно рекомендую верить в могущество Германии, – уже стоя на крылечке, не преминул напомнить майор.
Священник не ответил, лишь неопределённо пожал плечами.
Матушка встретила отца Василия у колодца, что напротив церкви, у дороги. На её лице отображалось одновременно и ожидание, и радость встречи, и большая тайна, что выпирала наружу.
– Отец родной! Тебя не пытали?
– Что-то ты, матушка, как будто пуд злата нашла, настолько таинственен вид твой, – батюшка не ответил на вопрос женщины, а обнял жену, прижал на мгновение, балагурил, глядя на загадочную матушку.
– Так тебя не пытали? – снова спросила, заглядывая в глаза, пытаясь по ним понять истинное состояние мужа.
– Хамы, возомнившие из себя победителей, душа моя, вот и все твои страхи, – успокоил отец Василий. – Но что у тебя случилось, открой тайну, радость моя?
– Пойдём в дом, отец родной, там всё поведаю. Как на духу, – заговорчески зашептала матушка, увлекая за собой батюшку.
И уже в доме под большим секретом принялась рассказывать, поминутно оглядываясь на окна, за которыми группа немецких солдат обливались водой из колодца.
– Сразу после того, как тебя увезли антихристы, прости господи, за забором у колхозного сада обнаружила раненых красноармейцев. Тебя ждала, не спрятала, и помощи не оказала, они там маются, тоже ждут.
Заросли полыни, чернобыла и репейника скрывали трёх человек: двоих мужчин в форме красноармейцев, и молодую, лет двадцати, девушку в солдатской гимнастёрке и тёмной юбке, в больших и широких, не по размеру сапогах.
Один из мужчин находился, по-видимому, в тяжёлом состоянии, так как голова и рука в предплечье были замотаны грязными тряпками, бывшими когда-то бинтами. Второй – молодой, смуглый, с лицом азиатского типа – смотрел на священника с интересом и некоторой долей опаски. Автомат из рук не выпустил, а, напротив, держал его наизготовку, будто готовый вот-вот выстрелить.
– Кто вы? – отец Василий наклонился через забор, внимательно рассматривая незнакомцев. Лёгкое волнение всё же нахлынуло, помешало сохранить полное спокойствие. – Впрочем, что я спрашиваю. Какая нужда привела вас сюда? Вот, опять что-то не то говорю. Чем могу служить, дети мои?
– Помогите, батюшка, – девушка привстала на колени, ухватилась руками за плетень. – Помогите, из-под Минска идём, товарищ политрук ранен, идти не может. Азат от самой Березины на себе тащит уже который день, – и указала рукой на смуглого юношу.
Священник ещё мгновение смотрел на неожиданных гостей, потом повернулся, отыскал глазами немецких солдат. Те строились у машин, стоящих с работающими моторами.
