Но во всем самом прекрасном есть свои тяжелые стороны. Тяжело жить гораздо дольше, чем твои друзья и возлюбленные из других рас – как ни продлевай им жизнь магически, вечность ты им не обеспечишь. И дети вырастают и умирают, и внуки, и правнуки… Поэтому рано или поздно каждый дракон или драконица становились отшельниками, обустраивали свою пещеру и ложе из драгоценных металлов и камней, которое грело и давало силу.
Тяжело жить так долго, что ты успеваешь добиться высочайшей искусности во всех интересных тебе областях, стать лучшим, заскучать, бросить, создать парочку королевств, поправить ими, плюнуть, оставить трон какому-нибудь достойному разумному, отправиться по миру бродячим менестрелем или циркачом, заскучать в конце концов и там, вернуться в пещеру, пить и тупеть, заняться злобными каверзами, устроить пару войн, а когда надоест и это – снова пойти по миру помогать людям и нелюдям, обучать учеников, делать добрые дела. И все это перемежается редкими встречами с немногочисленными могущественными соплеменниками и соплеменницами – их всего-то по свету было не больше тысячи, – редкими романами и рождением детей.
Пряха, наградив драконов долгой жизнью, мудро рассудила, что ежели они будут плодиться как голуби, то через десяток лет заполонят весь мир. Поэтому рождение детей в паре у драконов было чем-то крайне редким и невероятным. А вот полукровок и имеющих долю драконьей крови по миру ходило множество, но от крылатых родителей они перенимали разве что повышенную способность к магии и пониманию волшебных полуразумных существ, да непредсказуемо – некоторые волшебные свойства типа способности видеть в темноте, горячей крови или поразительного чувства равновесия.
Проще говоря, драконы жили почти вечно, и рано или поздно им приедалось абсолютно все. И на этот случай Пряха дала им вековой сон – способность уснуть на век, чтобы проснуться слабым, беспамятным, не умеющим ничего – и учиться всему заново. О прошлых жизнях фрагментарно вспоминалось лет через пятьсот после очередного пробуждения, и казались они чем-то далеким, словно чередой старых снов, которые почему-то оставили подтверждение в реальности. Миль-Авентис родился три тысячелетия назад – два вековых сна прошел он за это время. К сну этому драконы начинали склоняться, когда впадали в чернейшую меланхолию, когда двигаться и делать что-то не оставалось ни сил, ни желания, когда хотелось только лежать и смотреть в потолок пещеры. Меланхолия Миль-Авентиса была тут как тут, когда к нему в пещеру несколько лет назад попали Эби и Нат.
Миль-Авентис опустился на ристалище – здесь он мог приземлиться, не раздавив никого из представителей славных рас Эринетты, – и, обернувшись, неспешно пошел к центральному корпусу академии.
Было раннее весеннее утро, начинались зачеты и экзамены третьего триместра и те студиозусы, кто благополучно их сдаст, уедут на летние каникулы, усердные, но неудачливые, станут готовиться к пересдаче, а особенно злостные прогульщики будут воплощать фантазии ректора. Надо, например, увеличить штат горгулий, у парадного входа посадить пару каменных грифонов-големов, наложить на прогульщиков заклятие преждевременной старости или применить уж совсем ужасное наказание – оставить на кафедре в виде учебного трактата, чтобы нерадивый студиозус знания впитывал всем организмом.
Пока же шли допуски, подготовительные семинары, и площадь и дорожки между корпусами напоминали муравейник.
