Тётя Шура толкнула дядю Сашу локтем в бок и знаком показала, чтобы он сменил тему. Но тот не собирался отступать. Помахав перед собой указательным пальцем, он внимательно посмотрел на старуху. Пани Вержвецкая выдержала его взгляд. Непродолжительное время оба молчали. Наконец дядя Саша повторил:
– Я видел вас в гостиной.
– Безумство! – старуха встала, взяла трость и направилась к выходу. В дверях она остановилась и, не скрывая улыбки, прочеканила: – Мой вам совет, пересмотрите свой рацион, иначе вам грозят серьёзные проблемы. – И чуть погодя добавила: – Мужчинам вашего возраста время от времени полезно есть мясо, несмотря ни на что.
И ушла, оставив после себя едва уловимый запах терпкого парфюма.
– Слышала? – обратился к жене дядя Саша.
– Слышала.
– И как тебе это нравится. Спала она, видите ли. А я что, слепой?
– Или действительно ошиблись, – заметил Ларик.
– А как ты себе это представляешь? Ну ответь, как можно с кем-то спутать эту ведьму.
– Саша!
– Подожди, мать, пусть он мне ответит.
– А вы с ней разговаривали? – Ёлка намазала на хлеб толстый слой масла и откусила от бутерброда большой кусок.
Тётя Шура аж подскочила.
– Леночка, там же полно холестерина.
– И пусть. Так как, дядь Саш, разговаривали?
– Нет. Говорю тебе, мимо проходил, а она спиной к входу стояла.
– То есть, лица вы не видели?
– Не видел.
– Что и требовалось доказать.
– Да идите вы все! – Вспыхнул дядя Саша, встав из-за стола. Он так ни к чему и не притронулся, кроме зелени, овощей и морковного салата, который для супругов, по личной просьбе тёти Шуры приготовил повар «Камелота» Гурам. – Можно подумать, в гостинице полно старух, в чёрных одеждах, шляпках, опирающихся на трость. Она это была. Она!
Вскоре в столовой появилась вторая горничная Яна. Ларик не замедлил обратиться к ней с вопросом о церквушке.
Яна сильно удивилась и заверила всех, что поблизости нет ничего, откуда бы мог раздаваться колокольный звон.
– Ближайшее здание находится внизу, в десяти километрах от «Камелота».
Тётя Шура пребывала в растерянности. Слова мужа о колокольном звоне и встрече с пани Вержвецкой навели на нехорошие мысли. Себя она чувствовала несколько виноватой. Может, и правда, думала она, поднимаясь на этаж, время от времени мужу можно разрешать есть любимую еду? На полпути она остановилась, потопталась в замешательстве у одной из дверей и, резко развернувшись, спустилась в столовую. Прихватив пару шницелей, тётя Шура поспешила подняться к себе, загладить, так сказать, вину перед дядей Сашей.
В столовой нас осталось четверо, мы с Люськой переговаривались ни о чём, тогда как Ларик с Ёлкой упорно изображали глухонемых. Сидели, как изваяния, смущённые, понурые, поглядывали друг на друга исподволь, и если взгляды пересекались, то Ёлка густо краснела, а Ларик вздыхал и начинал протирать очки.
Толкнув меня под столом ногой, Люська кивнула на выход. В холле она прошептала:
– Мы там лишние, видел, что творится.
– На что намекаешь?
– Тут и намекать нечего. Любовь. Хи-хи! Смотреть на них смешно, такое впечатление, им по пять лет.
– Что думаешь по поводу колокольного звона?
Люська подошла к стене, провела кончиками пальцев по волчьей морде и, задумчиво повела плечами.
– С голодухи у него могли начаться глюки.
– А если серьёзно?
– Я не шучу, Глеб. Сам подумай, какой, блин, колокольный звон в этой глухомани?
– По-твоему, он и её не видел?
– Вержвецкую? Не знаю… Впрочем… да ну, Глеб, неохота мне всякой фигнёй голову забивать. Пошли на улицу лучше, посмотрим, в какую сказку нас занесло.
