Нет, конечно, время от времени простирывали они на скорую руку свою одежду. Ну, как простирывали? По мужицки, конечно, то есть – кое-как! Мыли головы хозяйственным мылом, поливаясь из котелка. Пробовали даже сделать купальню, расширив и углубив ручей.
Но такое купание даже в большую жару мало кто выдерживал, – только Петрович вот, да Игорь Голощапов, – уж больно студеная вода. Окунуться в ключ, чтобы освежиться, конечно, перепробовали все, в том числе и недавно прибывший Алексей. Но и только. Там, в этой купальне не полежишь, не понежишься, – враз задубеешь от холода.
Другое дело Петрович, – он вообще человек особый, часто удивлявший коллег своими повадками. Он уже не молод, во всяком случае, значительно старше всех остальных своих товарищей по отряду, ему лет 45—47. Среднего роста и крепкого сложения, носит небольшую бороду, уже серебрящуюся проседью, и короткую стрижку. Ему не раз говорили, что он похож на Хемингуэя, – весьма модного в те годы писателя.
Встает Петрович каждое утро в шесть часов. Просыпается безо всяких будильников и всегда в одно и то же время. Порою даже сам удивляется, плюс—минус, говорит, – пять минут. У меня, – говорит, – видимо, где-то внутри персональный биологический будильник встроен.
У него и спальник-то особенный, в нем долго не поспишь. У всех ребят спальники обычные, – ватные, толстые; они в скатанном виде сантиметров 40—50 в диаметре. А у Петровича спальник из фильтроткани – мягкой такой, белоснежной, тонкой пористой ткани, толщиною миллиметра в 2—3. Словом, пижонский спальник. Ему подарили этот спальник его друзья из ПВС Дарасунского рудника. ПВС – это пыле-вентиляционная служба. Они там эту фильтроткань используют в вентиляционных системах для пылеулавливания.
Так вот спальник Петровича в скатанном виде – не больше тубуса чертежного, ну разве что чуть-чуть побольше. Он и носит то его, скатанным на манер солдатской шинели, поверх рюкзака, – обечаечкой такой.
Утром встанет Петрович и сразу, босиком и в плавках, рысью к ручью. Дождь, не дождь, ветер, не ветер, – не имеет значения. Лицо ополоснёт в ключе и непременно зарядка, – приседания, отжимание от земли, подтягивание на перекладине, – вон она сделана на скорую руку меж двух сосен из обрезка трубы на три четверти дюйма, – притащил, видно, со штольни.
Поразмахивает руками, покрутит корпусом. Потом, – отжимание двумя руками того самого валуна, что раскаленным лежит сейчас в костре. И под занавес – водные процедуры. Подхватит ведро, плавки – на прибрежные кусты, залезет голышом в ключ, и давай черпать из него и поливать себя студеной водой.
И уж после растирания махровым полотенцем начинается настоящее умывание, чистка зубов, бритье и все прочее. Кстати, и подбривается-то Петрович старорежимной, уже давно вышедшей из моды, опасной бритвой, с каким-то мудреным иноземным клеймом. И в зеркало не смотрится, – многолетняя привычка сделала это ненужным.
Ребята сквозь сон слышат, как плещется вода, крякает и охает Петрович. От этих звуков кутаются под одеяла, залезают поглубже в спальники.
*
Были у Петровича еще и другие особенности. Возил он всегда с собой полевую сумку. Нет, не серо-черную, дермантиновую, какие носили с в те годы совхозные бригадиры и прорабы на стройках, пряча в них от непогоды замусоленные тетрадки с записью объемов выполненных работ и отработанных трудодней, разного рода акты и справки. А настоящую, – офицерскую, пахнущую хорошо выделанной кожей.
