Ведь и другие автобусники тоже были рядом с Саниным соседом, но как он, никого и ничего не замечающий, сумел вовремя углядеть случившееся, оставалось загадкой. Не раздумывая, хлопнулся в воду, скоро доплыл и, схватив утопающего за волосы, отбуксировал к спасительному бережку. Там и остальные не подкачали, помогли на сушу вытащить и даже всем миром оказали первую медицинскую помощь.
Сам же спаситель и не думал вступать в разговоры, открыв неизменную книгу с изображением креста на обложке. Потому и страсти, не разгоревшись, потухли на пустом месте. И тогда Саней выдавилось соседу потише тихого: «Спасибо», на что тот лишь качнул головой.
Казалось, нечему было и меняться в этом вечном мире: разве что, слава Богу, одним живущим больше оставалось на этой земле; но только и без него, как говаривал наш классик, народ всё равно был бы неполный. И о чём нынче до самого вечера дрёмно думал этот спасённоживущий, известно лишь Всевышнему и, может, ещё самому спасённому: вплоть до водительского клича, зовущего на посадку, лежал Саня Глебов на траве недвижимо, почти обморочно-покойно.
Вскоре автобус вновь стремительно, как и сам отдохнувший, мчался по нижегородским обширно-широченным угодьям, и дух захватывало от одного вида – от края до края – божественно зелёных полей и лесов, многочисленных речушек-чистюлек, а также сёл и деревень, то и дело встречающихся на паломническом пути.
И в какую душу могла бы ещё вместиться не то, что мысль – самый обычный намёк на захлестнувшее ныне через край кликушество о решительном разрушении, даже чуть не гибели всего нашего, русского, дарованного нам только единожды, – для всех вместе и одновременно каждому по отдельности лишь по строгой разнарядке свыше.
А вдали, наконец, за горами за долами, после очередного подъёма на довольно крутую горушку, и открылся вид, какой увидев однажды, – не забудется. И оттуда – прямо в сами глаза – бело и безмолвно засветились храмы, а во внезапно наступившей тишине кто-то из паломников бережно прошептал: «Дивеево!»
Преддивеевская деревушка-селение встретила въезжающий туманным вечером автобус неизвестно откуда взявшимся и, можно смело сказать, внеземным запахом-благовонием, умиротворённо расплывшимся по всему железному помещению. Сидящие запереглядывались, вполголоса делясь впечатлениями, хотя небольшая часть пассажиров, ничего не учуявшая, стала играть в переспрашивание. А транспорт уже величаво вплывал в само Дивеево, замелькали деревянные дома, уступая место открывающимся во всём своём величии храмам. И все приплюснуто прильнули к широченным окнам: оттуда действительно веяло, – там открывалась новая таинственная жизнь.
И только успели пассажиры выйти на волю, как одному из них, Сане Глебову, незамедлительно последовал звонок из прежней жизни: его далёкий вологодский напарник, будто присутствуя рядом, доверительно делился впечатлениями о застольной трапезе с гостем-прокурором, проходившей в означенное время в дружеской домашней обстановке.
Саня, прикусив губу, не только отключился, но и поставил телефон на «беззвучный режим», впервые мысленно проклиная этого вездесущего представителя «мобильного рая».
Пока столпившиеся у автобуса разглядывали окрест, больше задерживаясь взглядами на зеленоватой громадине храма, их священник вместе с худенькой женщиной побывал в том, таинственном направлении, пройдя через ворота высокой ограды, и через некоторое время их всех позвали за собой. Оказалось, что храм должен был на ночное время закрыться, но как узналось, что приехавшие – из краёв, где более ста тридцати святых, просиявших на земле вологодской, паломникам разрешили пройти к раке и приложиться к мощам самого батюшки Серафима.
