– А как было?
– Катюш, ну чего ты? – прошептал он. – Зачем этот гнилой разговор начала?
– Да ничего! – она и вправду чуть не плакала.
– Кать, ну я же мужчина. А в армии, каким бы странным тебе это ни показалось, очень много женщин, – неуклюже попытался оправдаться Корольков.
– Понятно! И со всеми ты, значит, все два года вот так?
– И вовсе не так, и не со всеми, – отбивался Саша. – Слушай, Кать! – вдруг спохватился он. – Ты не думай, пожалуйста, у меня… с моим здоровьем мужским все в порядке…
– Я заметила, – усмехнулась она в ответ.
– Да я не об этом, – Саша приподнялся на локте и посмотрел ей в лицо. – Я хотел сказать тебе, что никогда ничем таким… ну, не болел…
– А к чему это ты? – удивилась Катя.
– Да к тому, что мы с тобой даже не подумали воспользоваться резинкой, а я, между прочим, как порядочный человек, с собой принес, – ответил Корольков.
– Вот дурачок! – засмеялась она. – У меня есть!
Тут настала его очередь ревновать:
– Это еще зачем?! – с некоторой претензией в голосе, произнес Саша, в глубине души понимая, что ведет себя глупо, по-мальчишески, да и вообще не имеет права задавать подобные вопросы… Пока.
Катя внимательно посмотрела на него и с самым серьезным видом ответила:
– Да вот все думала: придет Саня Корольков из армии, а у меня ни одного презика в запасе нет!
«А она молодец! – подумал он. – Палец в рот не клади! Умная девочка, как технично меня на место поставила!» Вслух же произнес:
– Ладно, брейк, Кать… Один-один, согласна?
– Согласна, – улыбнулась она.
– Ты мне лучше покажи, что там с твоим пальцем случилось? Болит?
– Болит, – вздохнула Катя. – Об кровать ударила, вечно я за нее запинаюсь…
Она вытащила из-под одеяла стройную ножку с узкой ступней и протянула ему. Саша включил стоящий рядом с кроватью торшер и восхищенно произнес:
– Говорю же, козочка как есть! Какие ножки у тебя классные! Какой палец? А, вижу, мизинец, синий весь… – и он осторожно и, как подумалось Кате, профессионально начал ощупывать ее ступню.
– Может, лед приложить? – спросила она.
– Да поздно уже лед, – покачал он головой. – Трещина, Кать, скорее всего, причем вот тут, в стопе. Пальцы целые.
– И что теперь? – испугалась Катя. – Гипс?
– Да ну, – засмеялся Саша. – Какой гипс! Холод и покой. Но на покой можешь даже не рассчитывать… – он притянул девушку к себе и снова поцеловал.
– Саш, – она немного отодвинулась от него, отчего Королькову вмиг стало пусто и одиноко. – У тебя глаза такие черные… В кого?
– Говорят, – он провел ладонью по ее спутанным волосам. – В какого-то прадеда… По линии матери.
– Ты его видел? – с любопытством спросила Катя.
– Его никто не видел, – усмехнулся Саша в ответ. – Какой-то мифический персонаж! Зато у тебя… как у ведьмы глаза – зеленые-зеленые…
– Это комплимент или повод для драки? – возмутилась Катя.
– Иди сюда, козочка ты, козочка, – обнял он ее. – Комплимент, конечно…
За окном была совсем ночь – светлая, июньская, но все-таки ночь, когда Саша почувствовал, что Катя почти засыпает, выбившись, видимо, из сил.
– Ка-а-ать! – позвал он тихонько. – Не спи!
– Я не сплю, – промычала она в ответ.
– Не спи! Слышишь? Соловей поет!
– Это соловей? – удивилась она.
– Конечно, соловей, – ответил Корольков. – Ты что, не знаешь, как поет соловей?
– Не-а… – зевнула Катя. – Не задумывалась никогда… Не знаю, наверно.
Саше вдруг так захотелось, чтобы это оказалось правдой, и она действительно никогда и ни с кем раньше не слушала летней ночью пение соловья… Он настолько испугался этой мысли, что неожиданно даже для самого себя спросил:
