Так Саша думал не раз и не два за это время и вот, наконец, настал день, когда он принял решение все-таки набрать те самые семь цифр телефонного номера, которые он помнил всю жизнь – номера домашнего телефона Кати Мороз.
С одной стороны, он, будучи человеком взрослым, понимал, что какое-то решение принимать ему придется. С другой – произошло событие, которое вдруг высвободило в Саше некие внутренние ресурсы.
Было воскресенье, и в обед вдруг раздался телефонный звонок. На экране виднелись буквы: «Лёха».
Корольков ответил:
– Да, Лёх?
– Саня, привет! – с несвойственной ему экспрессией воскликнул друг.
– Здорово… недоуменно протянул Корольков. – Чего стряслось?
– Сань, ты представляешь! – начал Алексей. – Пятаков-то…
– Что?! – в ужасе перебил его Саша. – Что Пятаков?
Он, памятуя историю с бормашиной, которая так и не нашла себе никакого разумного объяснения и сидела у него в мозгу некоей занозой, время от времени напоминающей о себе, уже нарисовал себе страшную картину разоблачения маньяка – врача сорок третьей городской клинической больницы доцента Пятакова.
«Сейчас Лёха скажет, что Пятаков оказался, например, людоедом, который убивает пациентов и расчленяет их при помощи бормашины… Нет… Окажется, что Пятаков приковывает пойманных на улице людей к батарее в снятой для своих кровавых целей квартире на улице Демьяна Бедного и насильно сверлит им, например, зубы. Или что-нибудь похуже… А бормашину, скажут, он арендовал в фирме „Добрые РуКи“, которая, по странному стечению обстоятельств, принадлежит двум другим врачам – Румянцеву и Королькову из горбольницы номер четыре… И завертится дело „врачей-убийц“, и затаскают нас с Румянцевым по допросам».
– Саня, че ты так орешь? – удивился Алексей на том конце провода.
– Ну говори уже, – почти крикнул Корольков, нервы которого были и так на пределе из-за собственных внутренних терзаний. – Говори, что там с Пятаковым!
– Да все понятно, наконец, стало с Пятаковым, Сань! – радостно воскликнул Лёша. – Все очень просто, хотя и неожиданно как-то…
Корольков похолодел:
– Ну?
– Я тебе сейчас фотку пришлю! – давясь от смеха, ответил Лёша и отключился.
Пиликнул Вотсап, и Саша немеющими от страха пальцами открыл сообщение.
На фотографии был виден плакат. «Или как там оно называется, – мучительно подумал Корольков. – Которые по обочинам проезжей части висят… Не растяжки, а как… Тьфу ты, пропасть, из головы выскочило!»
С плаката улыбался добродушной улыбкой Вася Пятаков – без халата, в какой-то клетчатой рубахе. На выставленной к солнцу ладони виднелось яйцо. Саша сначала даже не понял, что это, потому что яйцо было не простое, а… резное, словно сотканное из тончайших кружевных узоров.
«Что за черт? – подумал Корольков. – Яйцо-то тут при чем? Он же проктолог, а не птицевод!»
И тут же прочитал текст: «Сибирский карвинг – кружево тайги. Художник Василий Пятаков. Выставка работ. Дом актера. С 1 по 10 августа 2016 года».
Саша остолбенело уставился в экран телефона, не в состоянии охватить сознанием увиденное: «Василий Пятаков? Художник? Может, это другой Василий Пятаков? Нет, эту физиономию ни с кем не перепутаешь… Может, брат? Но почему тоже Василий? Двоюродный? Для двоюродного слишком похож, одно лицо! Близнец? Разлучили в детстве и по стечению обстоятельств второго назвали тоже Василием? И, о, создатель, что такое карвинг?»
Экран деликатно погас, и Корольков машинально включил телефон снова. Художник Василий Пятаков никуда не исчез, и Саша подумал: «А вот так с ума и сходят, граждане! Очень даже запросто! Так и буду ходить, всех спрашивать, кто такой Василий Пятаков – проктолог или художник, пока не догадаются меня на Владимировскую поместить, прямиком в восемнадцатый корпус, к Георгию Павловичу Громову. Еще и на каком-нибудь НГСе напишут: так мол и так, знаменитый доцент Корольков того… с глузду съехал».
