Октябрический режим. Том 1 - страница 22

Впрочем, подобное правило существовало и прежде в ст. 50 старых Основных Законов: «Все предначертания законов рассматриваются в Г. Совете, потом восходят на Высочайшее усмотрение и не иначе поступают к предначертанному им совершению, как действием Самодержавной власти». Г. Совет, орган, подобный Г. Думе, существовал, ни один закон не мог его миновать, но эти ограничения не затрагивали существа Самодержавия. Потому нет существенной разницы между «напоминанием в манифесте 17 октября правительству его обязанности соблюдать законодательный порядок» и текстом старых Основных законов.

17 октября установлен лишь «новый путь осуществления Самодержавной Царской власти». К числу органов, через которых она действует, добавилась Г. Дума, только и всего.

Само по себе наличие народного представительства никак не ограничивает Самодержавную власть и даже является признаком исконно-русского образа правления – вспомним Земские соборы. Со времен Петра I «космополитическая и интернациональная бюрократия» – инородцы и космополиты – встали стеной между Царем и народом. Поэтому «старый режим» был не Самодержавием, а его «фокусническим подменом». Николай II решил уничтожить средостение, только и всего.

М.Меньшиков утверждал, что Г. Дума – не единственное и не высшее представительство народа. Верховный представитель нации – Монарх. «В Г. Думе нашей депутаты представительствуют не власть народа, а скорее его верноподданничество, т.е. одинаковое с министрами подчинение Трону».

Таким образом, манифест 17 октября переворачивался монархистами с ног на голову, а конституционные толкования этого акта «революционерами, космополитами и инородцами» объявлялись «совершенно произвольными». «Недоговоренность» же «вкралась» потому, что «время издания Манифеста совпало со смутой и нахождением у власти тайных врагов Самодержавия, которые, сгорая честолюбием, затеяли ограничить Царскую власть».

Далее, Манифест 20 февраля 1906 г. тоже не упоминал о каком-либо изменении существа Самодержавной власти и толковался монархистами в благоприятном для них смысле. «Самодержавие на Руси сохранено, – писало «Русское знамя». – Вот глубоко-важный смысл этого манифеста, отныне ставшего основанием дальнейшей жизни Русского государства и примирившего возвещенные манифестом 17 октября начала свободы с историческим укладом русской государственной жизни!».

Манифест 23.IV.1906, сопровождавший опубликование новых Основных Законов, содержал знаменательные для монархистов слова: «Установив новые пути, по которым будет проявляться Самодержавная власть Всероссийских Монархов в делах законодательства, Мы утвердили Манифестом 20 февраля сего года порядок участия выборных от народа». Наконец, опровергался и четкий конституционный смысл самих Основных Законов, оставивших за Монархом «Верховную самодержавную власть» (ст. 4), которая, следовательно, при необходимости «может стать выше закона». Провозглашенное в ст. 7 «единение» с законодательными учреждениями, в котором Государю надлежало осуществлять законодательную власть, еще не означает равноправия всех трех органов и разделения между ними власти Верховной – источника всех властей. «Г. Совет и Г. Дума – суть создания Государя Императора, они существуют только в силу его велений». «Единение» сводится лишь к тому, что обеим законодательным палатам предписывается обсуждение законодательных предположений, восходящих на утверждение Верховной самодержавной власти (первые статьи Учреждений Г. Совета и Г. Думы). Таким же образом толковалась ст. 86. Даже сохранение слова «неограниченный» в ст. 222 Зак. Осн. использовалось монархистами как аргумент в свою пользу.