Октябрический режим. Том 1 - страница 24

Чтобы заручиться поддержкой крестьян, партия выставила лозунг принудительного отчуждения земель помещиков. Этот принцип был чужд кадетам как с идеологической стороны, так и по личным мотивам. «Нельзя же допустить, чтобы Орлов-Давыдов, обладающий десятками тысяч десятин земли, мог серьезно желать принудительного отсуждения ее, или Набоков, владелец крупных заводов на Урале, мог быть социалистом, – говорил один из политических противников. – Это просто фарисейство». Партия не воспринимала свой лозунг всерьез. По словам Муромцева, «при некотором искусстве» подобный проект мог бы быть растянут «лет на тридцать, а то и более». Впоследствии Маклаков немало страниц посвятил нападкам на своих товарищей по партии за то, что они из тактических соображений пошли на поводу у крестьян, грезивших о земле помещиков.

В пересказе Стаховича предвыборные аграрные обещания кадетов выглядели так:

«Эта партия жонглирует программами с ловкостью заправского акробата.

Прежде всего на плохой бумаге была выпущена программа, в которой просто-напросто вся земля обещалась даром; это, очевидно, – программа для самых темных масс.

Вторая программа, на бумаге получше, обещала, что земля будет передана крестьянам и оплачена налогами; это, очевидно, – для более сознательной массы, которая понимает, что даром ничего нормальным порядком получить нельзя.

Наконец, третья программа, уже на хорошей бумаге, обещала передачу земли с уплатой владельцам по справедливому вознаграждению. Это, очевидно, – для крестьян уже совершенно сознательных.

Таким образом, чем хуже бумага, тем щедрее обещания».

Когда речь заходила о выборах, радикальная интеллигенция всегда настаивала на 4-хвостке. «Русская интеллигенция в своей массе, в особенности социалисты, считали четыреххвостку незыблемым догматом. Стоило в каком-нибудь документе или резолюции высказаться за всеобщее избирательное право, хотя бы просто в интересах стиля не упомянув об остальных трех "хвостах", как в прессе и на митингах поднимался гвалт. Вас начинали обвинять в двуличности, в. недопустимом компромиссе с крупной буржуазией, в измене принципам демократии и т. д.». Особенно спорным «хвостом» были прямые выборы. «Господа, как себе хотите, а моя дурья башка постичь не может, как неграмотные мужики будут голосовать за неизвестных и чуждых им партийных кандидатов», – говорил кн. Н. С. Волконский на одном из общеземских съездов.

Государь не согласился на всеобщие выборы: «Бог знает, как у этих господ разыгрывается фантазия». Правительство пошло по иному пути. Первый избирательный закон (6.VIII.1905) разрабатывался для законосовещательной Думы, устанавливал для выборщиков высокий имущественный ценз и разделял их по куриям – землевладельческая, городская и крестьянская. Выборы были многоступенчатыми.

При обсуждении проекта избирательного закона в Петергофском совещании (июль 1905 г.) раздавалось много голосов в пользу усиления крестьянского элемента как наиболее консервативного, своеобразной «стены», о которую «разобьются все волны красноречия передовых элементов» (гр. А. А. Бобринский). Самые наивные лица ратовали даже не просто за крестьян, а еще и за неграмотных крестьян: грамотные-де крестьяне нравственно испорчены «газетными теориями», а неграмотные «обладают более цельным миросозерцанием» и «эпической речью» (Н. М. Павлов, А. А. Нарышкин). Скептики возражали, что в силу своей неразвитости крестьянство подпадет под влияние агитаторов и не сможет составить самостоятельную силу: «Это скорее воск, из которого можно вылепить художественное произведение или сделать ни к чему не годную безделушку, смотря по тому, в чьих руках окажется этот мягкий материал». Тем более неграмотные «будут только пересказывать эпическим слогом то, что им расскажут и подскажут другие» (В. Н. Коковцев). В конце концов Государь предпочел золотую середину: независимо от общих выборов крестьяне каждой губернии должны избирать одного депутата из своей среды – «обязательного мужика». Что до грамотности, то Государь решил исключить это требование.