Кто-то предложил компромисс: вместо слов «земли русской» сказать «земли нашей». Вспомнили, что «земли русской» – это, собственно, «образное выражение». В конце концов, поправка Кареева была отвергнута.
Предложение Кареева сильно задело патриотические чувства от. Концевича. «Я был страшно поражен, – вспоминал он, – когда мне пришлось в течение нескольких дней слушать зажигательные речи о том, что на Руси святой все гнило и что даже следует выключить из проекта самые дорогие для русского сердца слова: "русский народ" и "русская земля". […] у меня явилось страстное желание заставить Думу высказаться точно и определенно по вопросу: считает ли Дума своей неотложной задачей озаботиться о сохранении "своеобразия" России или, быть может, Дума намерена посягнуть на самобытность России и дать России новый облик, новое имя?». Потому, когда поставили на обсуждение пункт адреса об удовлетворении нужд всех народов Российской Империи, чтобы они могли сохранять свое «своеобразие», от. Концевич предложил добавить к этому пункту слова: «чтобы Россия, населенная многочисленными племенами и народностями, потеряла свое своеобразие и даже самое свое имя». На нескольких скамьях засмеялись, другие молчали. Петражицкий попросил председателя призвать т. Концевича к порядку, но Муромцев просто поставил на баллотировку вопрос о том, подлежит ли эта поправка обсуждению, и после отрицательного ответа страсти улеглись.
Перед окончательным голосованием адреса гр. Гейден от лица своих единомышленников заявил: хотя они во многом согласны с этим адресом, но не считают себя вправе его поддерживать. Не желая нарушать единодушия Думы, гр. Гейден, Стахович и еще 5 лиц удалились из залы заседаний. Затем адрес был принят единогласно. На следующем заседании 4 члена Думы подали заявление о солидарности с гр. Гейденом и другими, покинувшими зал заседания.
Итак, приличные люди в Г. Думе все же были, хотя в основном они молчали. Из числа подписавших оба заявления активно выступали с думской трибуны только гр. Гейден, кн. Волконский и Стахович, сыгравший в трехдневном заседании роль Чацкого. Но их голоса тонули среди речей левых и кадетствующих.
Может быть, правительство, созывая Думу, предполагало, что в нее придут люди вроде Стаховича, знакомые всем по земским съездам. Но первые же заседания показали, что в Думе собрались куда более радикально настроенные депутаты. Даже самые простые крестьяне хоть и упоминали о Царе, но мало, а все больше жаловались на свое непосредственное начальство и на свою горькую долю, забывая любовь и к Царю, и к родине.
«Г. Дума в настоящем своем составе – это обида для стомиллионного Русского народа, это издевательство над самыми святыми и заветными чувствами народа, преданного Царю и Родине», – писал Д. И. Павлов в «Московских ведомостях».
При сложившемся составе Думы, где количество национально мыслящих ораторов было равно трем, не могло быть и речи об удовлетворении высказанного в адресе пожелания об ответственном перед Думой министерстве. «Очень может быть, – писала официозная «Россия», – что когда-нибудь и окажется желательным брать министров из думского большинства, но только тогда, когда в Думе образуется большинство, мыслящее по-русски. До этого Дума должна еще дорасти. Пока она ничем еще не доказала, что заслуживает доверия русского народа, а следовательно никому пока в России, ни правительству, ни отдельным лицам, доверие Думы не нужно».
