Формальное жандармское дознание и другие атавизмы законопроекта
Внося мало нового, законопроект сохранял в силе многое старое, ненавистное либералам: исключительные положения (согласно ст. 22 исключительные и военные положения доминировали над принципом неприкосновенности личности), действующий порядок ответственности должностных лиц (ст. 18), черту оседлости. Соколов 2 находил, что в ст. 15 негласно признается право административной высылки, но Гололобов возражал, что и высылка, и полицейский надзор потребуют ареста, а арест отныне обставлен рядом гарантий.
Между прочим, против черты оседлости выступил Родичев: «Что бы вы сделали с Андреем Первозванным, если бы он в настоящее время явился в Россию?».
Впоследствии Нисселович назвал плод работы комиссии «законопроектом о неприкосновенности черты еврейской оседлости».
Больше всего нареканий вызывала сделанная комиссией вставка ст. 1035 Уст.Угол.Суд. в ст. 12, то есть исключение из сферы действия законопроекта формального жандармского дознания. Именно по этому поводу Маклаков произнес свои слова о «срамоте». В общем собрании он говорил: «пока существует эта оговорка, никакой неприкосновенности нет», в таком виде закон станет «прямо вредным и нежелательным».
Оппозиция не скупилась на краски, описывая ужасы формального жандармского дознания – альтернативы судебному следствию. Тут нет никаких гарантий: сроков, обжалования, судебной проверки. Для ареста достаточно подозрения в любом преступлении. От.Титов красноречиво описывал, как жандармы врываются в дома, «похищают ваших детей», «бросают ваших жен в тюрьмы».
«Гг., что это, жандармы людоеды, что ли, что похищают ваших детей?», – удивился Тимошкин.
Подкрепляя свои слова ссылками на ст. 1035, Замысловский пояснил, что жандармские дознания не так страшны, как их малюют левые. По подозрению можно арестовать лишь в порядке усиленной и чрезвычайной охраны, и этот тип дознаний отсекается законопроектом. В порядке же формальных жандармских дознаний по ст. 1035 право ареста ограничено некоторыми условиями и все-таки подлежит некоторому надзору судебной власти: до взятия под стражу следует постановление о привлечении, после – уведомление прокуратуры. Аджемов возразил, что прокурор – не суд и не властен над Отдельным корпусом жандармов.
Бобянский подверг нападкам не только процедуру дознания, но и само сословие жандармов. «…это все офицеры, кончившие юнкерское или военное училище; затем в жандармском штабе они проходят так называемый курс полк. Добрякова в продолжение шести недель, обучаясь всем юридическим наукам». Жандармы «занимаются шпионством и провокацией, ибо других средств для исследования преступлений у них нет; у них нет ни таланта, ни ума, нет и знания той среды, в которой им приходится работать»; «эти необразованные люди, действующие в пустоте, без всякой подготовки держат в руках развитие целого общества». «Я твердо убежден, что революция последовала только от жандармов».
Пуришкевич заступился за столь огульно оскорбленных лиц, напомнив их заслуги по водворению порядка: «Мне приходится работать над изданием «Книг русской скорби», где нами издаются биографии всех тех, которые потерпели, и на каждые три, четыре биографии непременно жандармский чин». Товарищ Министра Курлов предположил, что именно деятельность корпуса жандармов во время смуты вызвала нынешний натиск на него. «Я слишком слаб, чтобы защищать его, его защитят те сотни павших от руки убийц наших товарищей. Корпус жандармов кому-то мешает, а кому – на это вам ответил член Г. Думы Гегечкори, повествуя о второй российской революции». Действительно, представитель социал-демократов заявил, что неприкосновенность личности «будет победоносно вынесена второй русской революцией на своих могучих плечах».
