Князь молчал, положения тела не менял, своих рук с её плеч не убирал, продолжал в упор рассматривать Ольгу, только выражение глаз с масляно-предвкушающего менялось на досадливо-непонимающее, раздражённое.
– Если я не приду, обычай не исполнится – люто осерчать могут наши богини-матушки, – помолчав, пояснила Ольга. – Боюсь, гнев их не только на меня ляжет, – тут она опустила взгляд, скрыв глаза темными ресницами. – Боюсь, тебя, мужа весьма заметного и многонарочитого, гнев их коснуться может. Не приведи Перун, вдруг удача в пути изменит, а ведь путь тебе неблизкий держать, княже, – Ольга подняла глаза, внимательно поглядела на князя, и, выждав, осторожно отвела его руки со своих плеч. После этого, более ничего не говоря, развернулась и вышла на тропинку. Впрочем, пройдя несколько шагов, оглянулась и напоследок бросила:
– А ты, князь, можешь ведь и в одиночестве на реку полюбоваться, закаты у нас на реке знатные, а путь обратный поди найдешь – не заплутаешь, – и было непонятно, то ли прозвучало это с наивным простодушием, то ли с затаённой насмешкою.
– Спасибо, что позволила, – зло пробормотал больше себе, чем удаляющейся девушке, князь, разъяренным зверем метнулся к расстеленному плащу, резко подхватил его, накинул и последовал за Ольгой.
Когда они вернулись на поляну, солнце уже зашло, зато ярко горели костры, а новобрачные только что поднялись из-за стола, чтобы отправиться в клети на укрытое одеялом из куньих шкурок поверх снопов из душистых трав брачное ложе. Гости и родственники, успевшие влить в себя немало сладких медов и горького пива, провожали молодых шуточными и довольно откровенными наставлениями, подначивающими Первушу и вгонявшими в краску Малину. И почти никто вокруг не заметил ни отсутствия Ольги с князем, ни их возвращения, лишь несколько отроков-гридней князевой дружины, завидев князя, опрометью кинулись к Игорю, узнать, чем могут князю услужить. Да ещё Яромир, в напряженном ожидании поглядывающий в сторону реки, сразу заметил возвращавшихся Ольгу и князя и перевел дух. Правда волнение до конца не усмирилось в груди воеводы, потому как цепкий Яромиров взгляд тут же углядел и Ольгину безмятежность, и князево лицо – темнее тучи. По его знаку две пригожих девки, одна с блюдом в руках, где дымилось зажаренное на костре кабанье мясо, другая с тяжелым, до краев полным самого сладкого и крепкого меда кувшином устремились к князю, который, подойдя к столу, не обращая вниманья на царившее вокруг веселье, тяжело опустился на лавку и приник к первой попавшейся с чем-то хмельным кружке. Ольга же прямиком направилась к батюшке. Яромир приобнял Ольгу за плечи и, склонившись к самому её уху, спросил:
– Как, ты, дочка? Не обидел никто тебя? Али князя?
– Да что ты, батюшка, кто же меня обидит, когда я здесь – повсюду под твоей защитой? – Ольга доверчиво прижалась к Яромиру. – А князь, ты сам слышал, его Перун хранит, – с усмешкой добавила она.
Яромир неодобрительно покачал головой, но не сдержал улыбки.
– Вот вырастил красавицу-невесту себе на беду, теперь чуть что – сердце заходится, – с нескрываемым облегчением и радостью проворчал он и, сильнее сжав всё ещё крепкими пальцами Ольгино плечо, увлек её в шумное веселье толпы провожатых. Тут к ним подбежала запыхавшаяся Леля.
– Сестрица, вот ты где, а мы тебя повсюду ищем, – выпалила она, схватив Ольгу за край плаща. – Батюшка-воевода, дозволь Олёну забрать в девичий хоровод.
