- Так вышло, мам…
- А титьками трясёшь как трясогузка жопой, это тоже так вышло?! Где лифчик твой?
- Нигде, мам…
- Нигдеее?! Так ты с матерью разговариваешь?! Где лифчик потеряла, я тебя спрашиваю?!
- Да у Стешки лифчик забыла!
- А почему домой-то пришла, у тебя ж занятия? Да почему без лифчика ты по улице шла, титьками трясла?! – голос матери метался и рвался, глаза перебегали с моей блузки, где мать безошибочно определила отсутствие лифчика, на моё лицо, словно мать хотела прочитать меня всю.
Я переступила ногами, и капля запоздалой крови стекла по внутренней стороне ноги.
- Так у тебя месячные, что ли? – с облегчением спросила мать. – Болит, доча? – Уже совсем другой голос у матери, виноватый немного. Ну да, это наше семейное, в эти дни сходить с ума от тянущей боли внизу живота.
- Болит, мам, - я двинулась было в комнату, радуясь, что гроза прошла и я наконец-то помоюсь, а потом полежу немного.
Я успела пройти всего два шага, как меня настиг отчаянный крик матери: «А ну-ка, стой! Клавка! Ты пошто ходишь так?! Клавка!»
Мать кричит и кричит, её лицо побагровело от крика. Она смотрит на меня отчаянно. Мать не может и не хочет поверить, что её дочь, её Клавка, стала гулящая. А я не могу больше слушать её слова, которые она вбивает, словно гвозди, в мою голову.
Я приседаю на корточки, обхватив колени руками и опустив голову, и старательно строю у себя в голове высокий-высокий забор, чтобы не слышать слов матери, которыми она пачкает всё то чудесное, что случилось со мною этой ночью.
- Клавка… А, может… А, может, тебя сильничали? – прорывается ко мне голос матери, в котором отчаяние перемежается с надеждой и с зарождающимся желанием отомстить неведомому насильнику.
Ведь если девушку сильничали, это тоже позор, но тут девушка невинная жертва, и это гораздо меньший позор, чем когда девушка по доброй воле спит с парнями до брака. В постель можно ложиться только с мужем и ни с кем другим, вот мораль, которую вдалбливают девочкам с ранних лет. А я переступила через эту мораль, переступила по доброй воле.
- Клавка! – раненой птицей бьётся голос матери. Мать ждёт мой ответ, словно приговор.
- Нет, мам. Никто меня не сильничал. И… И, может, я ещё и замуж выйду… - почему-то я и сама не верю в то, что говорю. Почему не верю? Ведь Митя так хотел меня. Он полюбил меня!
- Дурочка ты бестолковая, Клавка. Зачем же ему теперь-то на тебе жениться? Он уж получил своё, - тусклым голосом говорит мать, - да где ж ты нашла-то его? Мужиков-то толком нету… - мать больше не кричит, её лицо посерело, а натруженные руки обмякли и висят по бокам как две плети.
- Хоть бы уж не понесла… - продолжает мать, - а то вернётся отец с фронта, а дочушка в подоле принесла. Вот радость-то ему будет…
Я вздрагиваю. Об этом, о том, что я могу понести от Мити, я даже не подумала.
- У тебя когда месячные-то были, Клавка? – озабоченно спрашивает мать.
Ну да, пока ведь никто не знает о моём падении. А вот если полезет живот… Вот тогда… Мать моя просто не переживёт такого позора. Просто не переживёт. А что скажет отец? Ох, что скажет отец…
Мы подсчитываем и подсчитываем с матерью сроки, путаясь и ошибаясь. По срокам выходит не очень. Голова моя идёт кругом, я даже забыла про резь внизу живота. Хоть бы Митя на мне женился, хоть бы женился, пульсирует и пульсирует в моей зачумлённой голове…
6. глава 5
Клавдия
На следующий день в институте на всех переменах я бегаю к аудиториям, в которых проходят занятия у первых курсов. Как же это я не спросила, по какой специальности обучается Митя? Вот дурёха.
