Опасный путь: дневники Анжелы - страница 2

Я сидела на коленях, он мыл мне волосы из кувшина. Вода текла по спине, по груди, между ног.

Пальцы его были нежными, как у любовника, и точными, как у хирурга.

– Когда ты уедешь?

– Скоро.

– А ты запомнишь меня?

Я молчала. Он усмехнулся.

– Не запоминай имя. Запомни язык. Вот так, – он провёл пальцем от моего лба до пупка, медленно, как будто писал рецепт. – Это я. Я в тебе. Пока ты не сотрёшь.

– А ты?

– Я запомню тебя как мой лучший рецепт.

Он опустил меня на старый плед – прямо на крыше, на бетон, прогретый за день. Материя была колючей, шершавая, цеплялась за кожу, но это только усиливало ощущение живого, настоящего. Под нами – город, гудящий, пульсирующий, как гигантское тело. Над нами – небо, пылающее багрянцем, будто разорвалось от внутреннего жара.

Он не сказал ни слова. Только посмотрел. Внутрь. Не на грудь, не на губы. В глаза. Как будто искал там согласие или прощение. Я не уверена, что дала и то, и другое, но кивнула – так, едва заметно. И он вошёл в меня с первого толчка. Сразу. До конца. Как будто был уверен, что я готова. Или как будто не мог ждать.

Я выдохнула, громко, хрипло, с изломом. Воздуха стало меньше. Пространства тоже. Мы слились не плавно, не романтично. А резко. Неожиданно. Как молния – горячая, точная, без предупреждений.

Он двигался медленно, с жаром, будто его движения прожигали мне кожу изнутри. Каждое вхождение было точным. Плотным. Как будто он вырезал себя в моём теле. Как будто мечтал остаться под кожей – в память, в глубину, в боль. Не просто трах. Не просто страсть. А акт сохранения. Слияние с прощанием.

Как повар, который подаёт блюдо и знает: этот гость уходит навсегда.

Его руки сжимали мою талию – не ласково. Жадно. Властно. Он держал меня, как штурвал во время шторма. Как якорь, который не даст сорваться. Его рот обжигал соски – он не целовал, он брал. Всасывал. Скусывал. Щипал мочку уха, доводя до дрожи. Его дыхание било в висок. Горячее. Неритмичное. Его движения стали быстрее, злее. Как будто он злился на себя за чувства. Как будто я – его вина и его еда.

Он трахал меня, будто хотел остаться в каждом изгибе. В каждой складке. В каждом следе от ногтей.

Я не сопротивлялась. Не защищалась. Я раздвинулась шире. Я выгнулась навстречу. Я стонала – не театрально, а срываясь, в голос, с хрипами и дрожью. Мои пальцы цеплялись за плед, за его спину, за воздух. Я позволяла ему всё. Как будто это последний раз. Как будто в этом теле больше не будет другого мужчины. Или других чувств.

Город гудел под нами, как будто сам был свидетелем. Небо медленно темнело. Воздух пах раскалённой пылью, потом и чем-то вечным. Мы были в этом моменте до кончиков ног. До мурашек под коленями. До боли в груди. До муки внизу живота – сладкой, раскалённой, разрывающей.

Это был не секс. Это была запись. В тело. В память. В вечность. Когда я кончила – его имя сорвалось с губ само. Громко. Грязно. Настояще.

– Алехандро…

Он замер, потом прошептал мне в шею:

– Вот теперь ты запомнишь.

Ночью я уехала. Без записок. Без поцелуев. Он не проснулся – или сделал вид.

А может, и правда не хотел финалов.

Мехико не пахнет прощанием. Только пoтом.

Когда будешь вспоминать, как соль с его пальцев щипала внутреннюю сторону бедра, и понимать – тебя не просто ели. Тебя подавали, как самое желанное блюдо.

И ты согласилась. Потому что голодна была не меньше.