Опасный путь: дневники Анжелы - страница 5

И в этой пустоте он наконец кончил. Глубоко. Долго. Без звука. Только его тело дрогнуло, как волна, накрывшая берег. И я почувствовала, как снова становлюсь собой. Не женщиной, которая живёт в бегстве. А телом, которое было возвращено домой.

Я плакала. Тихо. Не потому что было больно. А потому что впервые за долгое время мне не нужно было ничего объяснять.

Он провёл пальцем по моей щеке, смахивая слезу, потом – опустился к бедру, поцеловал. И начал снова. Медленно. Глубже. С уважением, будто я – священное.

Это была не страсть. Это было соединение. Как будто в этом акте мы оба пытались сохранить себя.

Утро пришло не светом, а дымом. Солнечные лучи, просеиваясь сквозь резные ставни, рассыпались на мою кожу, как золото в песке. Тело болело приятно – как после долгой, освобождающей тренировки. Или как после шторма, в котором не умерла, а вынырнула другой.

Он сидел на корточках у очага, подогревая остатки мескаля, смешанного с какими-то травами. На его спине – узор: змеи, перья, огонь. Живой пейзаж, выжженный в теле. Я наблюдала, как двигаются мышцы под татуировкой – как будто кто-то внутри продолжал рисовать.

Мы не говорили. У нас больше не было языка, привычного разговорам.

Он подошёл ко мне с чашей и дал отпить. Горечь обожгла язык, пронеслась по пищеводу, как ветер по пустыне. Я закрыла глаза. Видения были короткими, как вспышки: мои собственные руки, покрытые краской. Мужчины, которых я хотела забыть. Мать, у которой я так и не спросила, была ли она счастлива.

Когда я открыла глаза, он стоял передо мной с иглой в руке.

– Последнее, – сказал он.

Я кивнула. Он не спросил куда. Сам выбрал место – чуть ниже груди, слева. На том самом ребре, которое, если верить мифам, стало началом женщины.

Игла входила медленно. Он не торопился. Как будто хотел, чтобы я запомнила каждый укол. Это не было больно – это было истинно. Каждый прокол – как зарубка: "ты была здесь", "ты выжила", "ты заслужила новую плоть".

Когда он закончил, я подошла к зеркалу. Тонкая линия, похожая на перо. Или пламя. Или живую ветку.

– Что это? – спросила я впервые за всю ночь.

– Отпечаток, – ответил он. – Теперь ты не уйдёшь из себя.

Мы снова занялись любовью. Но теперь – не для очищения. А для сохранения.

Как будто он понял: я могу снова исчезнуть.

Раствориться в своих маршрутах, чужих телах и стерильных гостиницах.

И решил – оставить метку. Внутри. Глубоко.

Он не спросил. Просто притянул к себе, как тянет к себе инстинкт – сильный, первобытный, немой.

Схватил за затылок, вонзил взгляд в мои глаза – и вошёл. Резко. Грубо. Как в бой. Как в возвращение.

Я ахнула – не от боли, от напора. От того, как точно он знал: мне это нужно.

Не ласка. Не тишина. Не медленные волны.

А сила. Давление. Как будто только так можно впечатать новую версию меня в кости, в кровь, в память.

Он держал меня за бёдра – с такой жадной жестокостью, будто боялся, что я исчезну под ним.

Толчки были быстрые, хищные, на грани.

Я шептала что-то бессвязное, хваталась за простыни, за его плечи, за всё, что удерживало в реальности.

Он трахал меня – не как тело. Как страх. Как бегство. Как память.

Чтобы я не смогла сбежать от него. От себя. От того, кем стала в эту ночь.

Иногда он останавливался. Не вынимая. Смотрел на меня.

И в этих паузах было больше власти, чем в движении.

Он не говорил. Но я слышала всё:

– Ты будешь помнить.

– Ты не забудешь, каково это – быть живой.