— Вы, матушка, скажите, девка-то ваша странная какая-то?
— Да и впрямь странная она, — кивнула баба, согласившись с Сабуровым. — Она сильное горе пережила. Никому не пожелать того! Четыре года назад всю ее семью, отца с матерью и сестер младших, убили людишки местные.
— Убили? — спросил участливо Мирон.
— Да, зверски убили всех. Одна она цела осталась.
— Отчего же так? — произнес, бледнея, Мирон.
— Колдунами их звали, брата-то моего троюродного. Но они ведь ничего плохого не делали, — начала баба. — А людишки посадские все равно их ненавидели. Вот и расправились. Всех поубивали, даже малых девок, а дом сожгли. А Жданушка-то после смерти всех одна осталась. Вот мы с Катенькой, дочкой моей, и взяли ее к себе. С тех пор она и живет у нас печальница. А еще в тот день, когда семью-то братца моего растерзали, мужики местные, охальники окаянные, снасильничали над Жданушкой. Вот с того дня-то она и не в себе, несчастная. Помешалась умом.
— Ясно, — кивнул Сабуров, холодея душой от всей этой страшной истории, жалея о том, что начал расспрашивать бабу обо всем.
Пытливо глядя на белокурую девицу, Людмила протягивала ей свою ладонь. Рассматривая светлые, пшеничного окраса волосы Жданы, девушка пыталась хоть что-то прочитать на ее бледном красивом лице.
— Не понимаю ничего, — вымолвила тихо Ждана, вглядываясь голубым ясным взором в руку Людмилы, пытаясь читать ее судьбу по ладони. — Линия судьбы у тебя оборвана, словно мертва ты давно.
— Что ты сказала, девица? — переспросила Людмила.
— Прости, но кажется мне, что не смогу почесть у тебя ничего, — закивала упорно Ждана и, откинув руку монахини, начала раскачиваться из стороны в сторону.
Братья Сабуровы ожидали Людмилу на улице, обсуждая, что делать дальше, понимая, что вновь нашли не ту гадалку. Ведь эта блаженная девица не могла быть связана с нечистью, ибо вид у нее был уж слишком хилый и немощный. Людмила появилась во дворе спустя четверть часа и, подойдя к братьям, тихо возбужденно вымолвила:
— Она это!
— Девка эта? — опешил Мирон. — Да она ж юродивая да тихая! Неужто она может быть в «схороне» этом темном? Сразу видно, безобидная она — и кошки не обидит.
— Она это, говорю вам! — выпалила Людмила нервно.
— Ты уверена? — спросил Василий.
— Внешность обманчива. Аура у нее бордовая с черным в голове и ногах, — добавила девушка.
— Что-то не верится мне, — сомневаясь, произнес Мирон.
— А может, она только камень хранит от Чаши? Оттого и тихая такая, — предположил Василий.
— Вполне возможно, — кивнула монахиня. — Только я не видела у нее камня. Ни на шее, ни колец никаких у нее нет.
— Ты уверена, что это она? — вновь спросил Мирон.
— Да, — твердо сказала Людмила. — И на рунах она гадает, а про это в песне в книжке колдуна написано. А та первая бабка не гадала на рунах.
— Давай проследим за ней, брат, — предложил Василий. — Ты, Мирон, на постой попросись к бабе этой, на несколько дней. Скажи, серебром заплатишь. Вон у них рядом во дворе еще одна изба есть.
— Василий верно говорит, — поддержала его Людмила. — Тетка сказывала, что им деньги нужны.
— Ладно, пойду, поговорю с этой теткой, — согласился младший Сабуров.
На удивление Мирона, тетка Марья, так звали хозяйку, быстро согласилась взять их на постой на несколько дней, пока не поправится Василий, у которого, по лживым словам Мирона, был жар. Оттого путники не могли ехать дальше, пока старший Сабуров не поправится. Мирон заплатил рубль серебром за неделю проживания в соседней избе, стоящей в том же дворе и когда-то служившей жильем для семьи умершей сестры хозяйки, а также за пропитание. Тетка Марья, правда, не пообещала разносолов молодым людям, но заверила, что они будут есть за одним столом. Мирон, согласившись с условиями проживания, заметил, что они неприхотливы и будут довольствоваться тем, чем питаются домочадцы.
