– Мы завоеватели, а не палачи, – строго отвечает Тибр. – И отныне эти люди – квертиндцы. Мы дадим им всё, что имеем сами: порядок, довольство и магию.
– Они обязаны присягнуть на верность королю! – взвизгивает Дормунд. – Верноподданство – первейшая обязанность каждого жителя, нового или старого!
Выходит неубедительно, но никто даже и не думает высмеивать будущего короля Квертинда. В ярком свете тронного зала глаза его под пушистыми светлыми ресницами кажутся пурпурными. И они беспрестанно бегают – от отца к прадеду на троне. Потом останавливаются на мне. Престарелая кормилица, спохватившись, больно дёргает меня за локоть и тащит прочь. Я едва успеваю перебирать ногами в узких туфельках. Каблуки почти не стучат, и двор быстро теряет ко мне интерес, переключившись на моего сына. Тот кидает последний стыдливый взгляд мне вслед и пытается приосаниться: высоко задирает подбородок, кладёт ладонь на эфес клинка и приподнимает уголки губ, изображая доброжелательное лицо. Всё верно, сынок. Тебя очень хорошо научили. Нас всех этому учат. Всех принцев и принцесс.
– Пришла пора расставаться, Ваше Высочество, – вздыхает поседевшая Милда Торн, утаскивая меня из величественного зала. – Столько лет я вас берегла, а теперь правитель отсылает меня за верную службу. Воистину говорят: королевская благодарность обрекает на большее служение.
Коридоры Иверийского замка проносятся мимо меня расписными картинами магов Нарцины. Некоторые ещё свежие – пахнут краской и маслом. И зовут меня в свои истории…
– Кто теперь будет моей кормилицей, Милда? – обречённо спрашиваю я, покорно перебирая ногами.
Мне горько от расставания со строгой и мудрой женщиной, которая с рождения наставляла меня, но я знаю, что не смогу этому противостоять. Мне остаётся только принять своё новое окружение, которое я давно уже не способна запомнить. И эти голоса, которые слышу только я. От них болит голова и мутится сознание. Они снова и снова зовут меня в чужие истории.
– Вы уже давно не дитя, – скрипит зубами Милда Торн. – Вам самим впору нянчить. Дормунда, к примеру. Ох, нелегко ему теперь придётся! Квертинду нужна королева, а мальчику нужна мать. Он строптив, избалован и самовлюблён. Но хуже всего то, что он несчастен и оттого податлив своим страстям. Подумайте о сыне, Везулия Иверийская. Вспомните своё истинное предназначение – править королевством, служить Квертинду, беречь его своей магией! А то «Флажки снять»… Ох, сдались вам эти тряпки!
– Ты права, Милда, – привычно соглашаюсь я, больше для вида.
И ещё – чтобы прекратить разговор. Чтобы хотя бы Милда замолчала.
Створка двери скрипит, и кормилица вталкивает меня в мои покои, слишком душные и роскошные.
– Вышивайте пока, – женщина кивает на пяльцы у окна.
Немного подумав, берёт ключ со стола, выходит и замыкает меня в золочёной бархатной тюрьме. Слёзы катятся по щекам беззвучно, глухо, будто капли никогда не принадлежали моим глазам. Траурные флажки за спиной заговорили голосом моего отца – величайшего Галиофа Завоевателя.
– Отец! – отозвалась я и, подбежав к балкону, потянулась к скорбному ряду. – Отец, ты любишь меня? Должен же быть кто-то, кто любит меня!
И рассмеялась довольным солёным от слёз смехом. Комната знакомо заголосила – пожалуй, только я одна могла понять эти голоса, звучащие из каждого предмета. Я – Ванда Ностра, что была сейчас в теле Везулии и не ощущала ни сожаления, ни сочувствия. Только безумное, сводящее скулы ликование.
