Орган геноцида - страница 19

Уйти без объяснений – значит проклясть тех, кто остался. Они терзаются: почему мы не заметили? А вдруг это мы виноваты? А вдруг из-за нас? Мертвые не отвечают. Поэтому проклятие развеять некому. Думаю, все знают, что не стоит возлагать особых надежд, что оно само сотрется из памяти. По ночам перед сном нас преследуют самые постыдные воспоминания. Мозг не приспособлен к тому, чтобы забывать что-то начисто и никогда не вспоминать неприятное. Как невозможно все помнить, так невозможно абсолютно забыться.

В общем, отец проклял мать.

До самого конца я только одного у нее не спросил. Кто же оттер с потолка кровь и серое вещество? Полиция или специальная служба? Кто пришел и сказал: «Сейчас мы сотрем со стены то, что осталось от вашего любимого»? Совершенно не помню. Подростком я ударился в страшную киноманию и как-то раз в ночи смотрел старенький фильм «Сердце Ангела». Насколько старый? Ну, его снимали еще во времена Рейгана. Так вот, на одной из сцен я вздрогнул. Там пожилая женщина в трауре смывала со стены красную краску. Наверное, как раз вдова покончившего с собой. В фильме никакого комментария по этому поводу не дается, и к основному сюжету кадр отношения не имеет.

Вот я и думаю: может, мать сама отскребала его от стены.

«Стресс на работе накопился».

Так сказал психолог, к которому ходил Алекс.

Бедняга убивал, убивал и убивал. Разрабатывал детальные планы убийств. Составлял для себя живой и детальный психологический портрет цели. Представлял, что намерена предпринять жертва. Кто у него жена и дети, не читает ли он дочери перед сном «Сказки Матушки Гусыни».

Я даже не уверен, применимо ли к нашей работе слово «стресс». Если католик Алекс с кем и делился переживаниями, то, наверное, не с психологом, а со священником. Может быть, с тем самым, который сегодня на похоронах провожал его в последний путь. Просил ли он прощения за отнятые жизни в исповедальной? Если да, то святой отец, наверное, винит себя в том, что не спас Алекса, не нашел для него нужного слова утешения.

Я себе живо представил, как священник ответил бы на манер нашего психолога: «Вина за работу накопилась». Сказал бы, что с такой работой приходится взваливать на плечи страшные грехи и выносить ад. Предложил бы поговорить с начальством и перевестись на другую должность. А чтобы не терзаться раскаянием за свершенное и сбежать из ада, неплохо, наверное, провести отпуск где-нибудь на югах.

Мы за последние два года правда заработались. Слишком много грехов и ада, и Вашингтон дал слишком много лицензий на убийство, чтобы мы могли со всем этим справиться.

Разумеется, дело не в одном только Вашингтоне. Два года назад мы, может, и убили в некой стране бывшего бригадного генерала, но, кажется, мир в целом слетел с катушек. Африка, Азия, Европа – по всему миру вспыхивали гражданские войны, конфликты на этнической почве; словом, если цитировать небезызвестную резолюцию ООН, «преступления против человечности, которые невозможно обойти вниманием».

Словно в один день по щелчку чьих-то пальцев в базовый код программы гражданской войны добавился обязательный геноцид.

За последние два года погибло шестьдесят процентов от общего числа гражданских жертв внутренних конфликтов и террористических актов. Так много, что журналисты попросту не успевали за всеми событиями.

Отчаянные крики, которые упускала пресса, тонули в волнах всемирной паутины. За исключением самых громких случаев зверских деяний, которые подхватывала общественность, большинство страничек уходили в небытие архивов практически без внимания. Нетрудно опубликовать в интернете новость – сложно сделать так, чтобы ее прочитали. Мир не обращает никакого внимания на то, что ему неинтересно. Проще говоря, информация – просто очередной товар, и движется он по законам капитализма.