Издав непроизвольный крик, Изифа подпрыгнула, невольно сбив зверицу, что до этого спокойно сидела на траве. Обе рухнули на землю, словно две звезды, сорвавшиеся с небес, а паук, испуганный не меньше, чем сама девушка, юркнул под ближайший камень.
Горячее дыхание Изифы опалило шею зверицы. Подняв голову, она встретилась с её взглядом. Вопреки ожиданиям, в янтарных глазах не было гнева, лишь какое-то странное, изучающее любопытство. Огромная, когтистая рука легла на талию Изифы, грубовато скользнув по спине, словно оценивая её хрупкость, как охотник оценивает добычу.
– П-прости, там был большой паук… Эм… Ты, понимаешь меня? – пролепетала Изифа, пытаясь уловить в зверином облике хотя бы отголосок человечности. Она чувствовала близость опасности, но, как ни странно, страха не было.
В ответ раздался тихий, мелодичный звук, похожий на щебет редкой лесной птички. Зверица кивнула, подтверждая, что понимает её слова. Слухи оказались правдой – они говорят на языке, недоступном людскому уху, но понимают гораздо больше, чем кажется.
– А вблизи ты намного красивее… Удивительно, какие вы потрясающие, – прошептала Изифа, едва сдерживая восхищение. Её слова прозвучали, как молитва, как признание в любви перед алтарем природы.
В одно мгновение рот зверицы приоткрылся, и оттуда выскользнул узкий, раздвоенный язык, подобный змеиному жалу. Рука, до этого лежавшая на спине, притянула Изифу ближе, и в следующее мгновение язык коснулся её губ, облизав их с нежной, почти невинной дерзостью. А затем произошло то, чего Изифа никак не ожидала – губы зверицы коснулись её губ в робком, неумелом поцелуе, словно пробуждая древнюю, забытую магию.
Черноволосая, словно пленница тишины, не сопротивлялась, принимая поцелуй – прикосновение столь нежное, как роса на лепестках, с привкусом металла, словно отголосок древних битв. Вскоре её поглотила дремота, и она уснула прямо на зверице, будто на ложе из облаков. Усталость ли тому виной, или сонные чары, скрытые в слюне таинственного существа?
В объятиях тепла и забвения пронеслась ночь, словно кошмар, растворившийся в рассвете. Прошлое отступило, уступив место сновидению, сотканному из света и надежды.
На заре Изифа пробудилась на траве, под сенью плакучей ивы. Зверицы рядом не было, лишь в руке алел флакон из лазурного стекла, вмещающий густую жидкость – зелье, словно сгусток ночного неба.
Поднявшись, она направилась в родное племя, где уже пылал костер погребального обряда, поглощая останки растерзанного друида. Многие взирали с удивлением на её возвращение, словно восставшую из пепла. Что произошло в лесной глуши, осталось тайной, запечатанной в сердце, где одна душа обрела свободу ценой другой.
Вскоре открылось, что зелье – дар самой зверицы, сок её крови, дарующий понимание звериного языка. Но для чего он теперь, когда тишина окутала лес? Годы летели, словно листья, уносимые ветром. Изифа больше не видела свою спасительницу, но помнила её улыбку, словно отпечаток солнечного луча, и поцелуй – печать на сердце. Духи шептали, что это был дар за освобождение.
Десятки лет пронеслись, и вещунья встретила старость, словно неизбежный прилив. Племя обрело покой, но тени прошлого не отступали. Бьёрн, сын Венгирсона, приносил останки звериц, дабы отвести беду, искоренить зло. Но Изифа знала, что истинная опасность кроется не в клыках и когтях, а в сердцах людских, способных на предательство и жестокость.
