— Лен, отомри, Лена, — встряхивает меня Лика, и я наконец отвожу взгляд в сторону, отчего-то стыдясь того, что наблюдала за тем, как Родин ухаживает за девушкой. — Ну он все-таки козлина, — не стесняется в выражениях подруга, она всегда недолюбливала Родина.
— Прекрати. Он ведь не знал, что мы тут будем. Пойдем, — мы создаем слишком много суеты, а еще выглядим бельмом на глазу, стоя посреди зала.
Я тащу Лику к выходу, пока она разъяренно шипит, проклиная Родина. Она часто так делала, поэтому я привыкла и не обращала внимания. Сейчас каждое слово будто мне летит. Я не знаю, как отделить себя от них, но пропускаю все через себя, понимая, что ничего из этого я Жене не желаю, как бы плохо он со мной ни поступил.
Я глотаю слезы на входе в отделение, где сталкиваюсь с Соколовым, но не удостаиваю его и взглядом — лечу к кабинету, игнорируя глупую физиологию в виде мурашек. Меня трясет от того, что приходится заталкивать эмоции. Я не могу закрыться в туалете на час и прорыдаться, а потом выйти как ни в чем не бывало. Я не могу даже пару случайных слез обронить, потому что непременно найдется кто-то сопереживающий, который обязательно решит поинтересоваться, что у меня случилось.
Меня разрывает на части от невозможности остаться наедине с собой. Случайная встреча бьет по мне сильнее, чем я предполагала. Женя с ней, это точно. Он не скажет, что совершил ошибку, бросив меня. Не пришлет больше цветы, когда задержится на смене и сорвет наше свидание. Я забуду вкус его губ и больше не усну в его руках. Меня выбрасывает с райского острова в бескрайний и злой океан без спасательного жилета. И я тону.
Дрожь не проходит даже спустя полчаса. Сознание мутится, я перестаю соображать и уже в восьмой раз перечитываю строчку. Шмыгаю носом и набрасываю на плечи палантин, хотя в кабинете всегда было жарко.
— Елена Сергеевна, а вы не заболели? — раздается упрекающий голос Светланы Семеновны. Она терпеть не может, когда кто-то из нас уходит на больничный, ведь тогда на ее плечи ложится больше работы.
— Не знаю. Но после обеда я и правда себя не очень хорошо чувствую.
— Идите, наверное, домой, нечего нас тут заражать. Отлежитесь, и послезавтра выходите.
Единственная причина, по которой можно хоть как-то терпеть Светлану Семеновну — ее патологический страх подцепить вирус. Болеть самостоятельно она ненавидит еще сильнее, чем отпускать на больничные нас, поэтому в случае подозрений на простуду, отправляет всех в добровольно-принудительный отгул, который потом обязательно вычтет работой в выходной или вечером.
— Спасибо, — ничего другого она не примет в качестве ответа, а я и правда с ног валюсь по непонятной причине.
Выключаю компьютер и, попрощавшись, ухожу, надеясь, что мне хватит сил доехать на машине, чтобы не пришлось бросать ее у отделения на несколько дней.
Холодный воздух бьет в лицо, остужая. Я прихожу в себя на пару коротких мгновений. Сознание проясняется, и я почти хочу вернуться в кабинет, как вдруг меня резко ведет, будто помутнение отступило, чтобы обрушиться с новой силой. Я хватаюсь за перила, но рука скользит, а колени подкашиваются.
Я едва не падаю. Подворачиваю ногу, но все же удерживаю себя над землей. Дурацкий день. Сначала Соколов со своими неугомонными желаниями, потом Женя. И все так сразу наваливается, что я не уверена, хватит ли сил разгрести все в ближайшее время.
