Еще Снежному человеку мешали скуноты – шуршали листьями, обнюхивали его ноги и шныряли вокруг, будто он уже падаль, а однажды утром он увидел сквозь пластик, что на него смотрят три свиноида. Один из них был самец – вроде бы клык блеснул. По идее, свиноидам клыки не полагаются, но, может, они обзавелись клыками, одичав, в силу необходимости, – наверняка быстро, у свиноидов же ген ускоренного развития. Снежный человек закричал и замахал руками, свиноиды убежали – но кто знает, что они еще учинят? Свиноиды или волкопсы рано или поздно догадаются, что пистолета-распылителя у него нет. Он выкинул пистолет, когда заряды кончились. Глупо, что он не спер зарядник: ошибка, и устроить спальню на земле – тоже.
Он перебрался на дерево. Ни волкопсов, ни свиноидов, да и скунотов намного меньше – они предпочитали подлесок. Из сучьев и изоленты он соорудил на нижних ветках подобие платформы. Неплохо вышло: отец всегда говорил, что у него руки не тем концом подвешены, но это неправда. Сначала Снежный человек затащил на дерево матрас – его пришлось выкинуть, когда он заплесневел и стал дразняще вонять томатным супом.
Брезент унесло во время на редкость сильного урагана. Но каркас от раскладушки остался, и Снежный человек по-прежнему лежал там днем. Он обнаружил, что вытянуться на раскладушке, раскинув руки и сняв простыню, наподобие святого, которого поджаривают на решетке, намного удобнее, чем просто лежать на земле, – по крайней мере, воздух обдувает тело целиком.
Откуда ни возьмись всплывает слово «мезозойский». Он видит это слово, слышит его, но постичь не может. Оно ни к чему не пристегивается. В последнее время такое нередко происходит, смысл растворяется, строчки в заветных списках редких слов исчезают одна за другой.
– Это все из-за жары, – сказал он себе. – Пойдет дождь, и я приду в себя. – Пот течет ручьями, он почти слышит, как ползут струйки пота. Иногда, правда, это не пот, а насекомые. Всякие жучки находят его неотразимым. Жучки, мухи, пчелы, будто он – кусок тухлого мяса или отвратительный цветок.
Хорошо, что в полдень есть не хочется: от одной мысли о еде подташнивает, словно наелся масляного торта, а потом пошел в парилку. Вот если бы он умел охлаждаться, вывесив язык.
Теперь солнце жарит по полной – раньше это называлось «стоит в зените». Снежный человек растянулся на пружинном каркасе своей кровати, в текучей тени деревьев, отдав себя на растерзание жаре. Давайте играть понарошку, как будто мы поехали в отпуск! На этот раз голос школьной учительницы, веселый, снисходительный. Мисс Стрэттон, зовите-меня-Салли, с огромной задницей. Будем играть то, понарошку это. Первые три года в школе тебя все время заставляют прикидываться тем или этим, понарошку, а потом начинают за это же самое ставить плохие оценки. Будем играть понарошку, что вот я здесь, с тобой, толстозадая и все такое, через член высосу тебе мозги.
Кажется, что-то шелохнулось. Он смотрит вниз, на себя, – нет, почудилось. Салли Стрэттон исчезает – туда и дорога. Надо бы чем-то свое время занять. «Свое время», несостоятельная формула, будто Снежному человеку выдали ящик его личного времени, ящик, под завязку набитый часами и минутами, трать их, как деньги. Только ящик подсунули дырявый, и время утекает, что ни делай.
Можно, скажем, выстругивать палочку. Сделать шахматы, играть самому с собой. Раньше он играл с Коростелем, но на компьютере, без настоящих фигур. Обычно выигрывал Коростель. Где-то должен быть еще нож; если поискать, покопаться в остатках, наверняка найдется. Если вдуматься, удивительно, что эта мысль не посещала его раньше.
