Не сказав ни слова, тень повернула голову в сторону выхода и начала о чем-то спорить сама с собой. Разобрать речь было практически невозможно, но обладатель этого тела явно устал от пререканий, поэтому быстро замолчал, поправив слетевший бинт на лице.
В дверь вошел тот же помощник проводника и, только открыв рот, в попытке что-то объявить, потерял дар речи, некоторое время пялясь на незнакомца и показывая неровную верхнюю челюсть.
Тень изучила его лицо, как и у всех до него, и не найдя ничего, ее интересующего, прошла мимо, сошла с паровоза и двинулась в сторону видневшейся вдали деревни.
За все это время вокруг не прозвучало ни звука. Немного отойдя от шока, пассажиры начали приходить в себя. Помощник машиниста прочистил горло и быстрым шагом прошел весь вагон, только раз оповестив всех о скором начале пути. Женщина в зеленом платье стала предъявлять спутнику претензии о дешевизне купленных билетов, на что тот махнул рукой и молча вернулся с вещами на свое место. Остальные все еще сидели с круглыми от удивления глазами, обдумывая что-то и охотно делясь своими подозрениями с соседями. Однако через недолгое время после начала движения все понемногу вернули измученные поездкой лица и замолчали.
Маркус еще какое-то время сжимал рукоять, вспоминая лицо тени. Оно отдаленно напоминало лицо трупа или, скорее, давно сгнившего трупа, высохшего под палящим солнцем, перевязанное бинтом, чтобы скрыть уродство.
Наконец ослабив хватку, он равномерной струйкой выпустил воздух из легких. Переложив сумку, Маркус пересел на место напротив, и постарался отвлечься пейзажем за окном, за которым показались первые заснеженные вершины гор.
Паровоз неторопливо приближался к конечной станции. В окне начал открываться вид на пограничный город Монтибус. Его построили точно посреди двух горных скалистых хребтов, закрывая тем самым брешь в границе империи. И из-за удачного расположения границы упрощалась работа с желающими ее пересечь. По большей части пропускали всех, кто мог ответить на несколько простых вопросов и устроить своими ответами натасканных пограничников вместе с не менее натасканными крикунами, исследующими длинными языками личные вещи. Тем же, кого забраковали, давали следующую попытку только по истечению одиннадцати месяцев. На левой руке каждого из них оставляли небольшую татуировку в виде засечки и записывали полное имя, дабы избежать возможности раннего возвращения. Если же рисунков на руке появлялось больше двух, их обладателю навсегда запрещался въезд в земли империи. Выйти из империи мог кто угодно, при условии, что он не числился в розыске, но вот войти – лишь те, кто проходил проверку.
Эту систему использовали с незапамятных времен и, несмотря на некое варварство, менять ее не собирались. Во многом за счет ее надежности и отсутствия бесконечных стопок исписанных приметами бумаг. По старым правилам вместо вытатуированной полосы оставляли глубокий шрам, но впоследствии, от этого отказались из-за частых жалоб на заражение при надрезах одним и тем же лезвием. Данная пометка касалась только взрослых, детей, не достигших зрелого возраста, оставляли чистыми, однако не пропускали через границу без родителей или ответственного.
Состав окончательно остановился, напоследок слегка качнув пассажиров, словно имитируя дружеское похлопывание перед неизбежным расставанием. За время поездки Маркус успел переодеться в рубаху с длинным рукавом, поверх которой застегнул кожаный жилет. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, сержант снял с ремня нож и сунул его в сумку к остальным вещам. Туда же в целях освобождения рук отправились небольшие запасы снадобий и трав. Закинув потяжелевшую сумку на плечо, он взял порванный мешок с провизией так, чтобы из него ничего не вывалилось, в очередной раз вспомнил напыщенного борова и направился к выходу.
