Моя сестра Анни вскоре после окончания школы вышла замуж за человека лет на десять старше ее. Маргус мне не понравился с первого взгляда. На лице этого худого, костлявого, крепкого мужчины словно застыла мрачная маска решительности. Водку он не пил. Булгаков где-то сказал, что непьющие подозрительны, и это вполне относилось и к Маргусу. Чего он добивался, во имя чего жил? Мне казалось, что его главная цель – держать события под контролем, естественно, не в глобальном смысле, но в своем ближайшем окружении: на работе и дома. Когда мы познакомились, он был инженером на машиностроительном заводе, скоро его повысили до главного, и я не сомневаюсь, что с того дня его предприятие всегда выполняло план и не расставалось с красным флагом победителя соцсоревнования. Дома царил такой же, я бы сказал военный, порядок: обед каждый день в одно и то же время, дети пораньше – в постель, и берегись, если принесешь из школы плохую оценку – кстати, доставалось за это не виновнику, а Анни, поскольку по установленной Маргусом субординации именно она отвечала за то, что связано с домом и детьми. Несмотря на всё это, сестра не жаловалась. В школьные годы она отличалась беззаботным характером, ей ничего не стоило опоздать на урок или явиться домой с аттестатом, в котором преобладали «тройки»; когда родители сердились, она отвечала лишь:
– Хорошие оценки еще никого счастливым не сделали!
Была ли она счастлива сейчас, когда ее беззаботность бесследно исчезла, когда она стала такой же серьезной и сосредоточенной, как Маргус, – постоянно напряжена, постоянно в страхе, что совершит какую-то ошибку… Однажды я прямо спросил, неужели она довольна своим браком? Анни сделала удивленное лицо и ответила:
– О да, разумеется, ты разве сомневаешься в этом?
– Да, немного сомневаюсь, мне кажется, что Маргус – деспот.
Она на секунду задумалась, наверное, никогда этого не сознавала, но затем лукаво улыбнулась и сказала:
– Возможно, отчасти ты прав. Но мне это даже нравится. Такое хорошее чувство уверенности, что с тобой не может случиться ничего плохого, он просто не допустит этого.
– Он что, бог? – Я не удержался от сарказма.
– Ну, не знаю, бог ли… – засмеялась Анни, но по ее лицу было видно, что примерно такого мнения о своем муже она и придерживается.
Когда началась перестройка, Маргус помрачнел еще больше – а чего удивляться, его стремление «держать все под контролем» столкнулось с большими трудностями. Дома его в этот период почти не видели, он ездил по России в поисках сырья для своего завода. И, надо сказать, справлялся с проблемами: завод функционировал, рабочим регулярно платили зарплату, и Маргус даже выкинул финт, которого я от него не ожидал: словно чувствуя, что вот-вот начнется бешеная инфляция, он взял кредит в банке и за несколько месяцев построил для семьи дом на окраине Тарту, заплатив за это в итоге гроши.
Потом объявили – и признали – независимость, экономические отношения с Россией прервались, завод Маргуса уже никому не был нужен, его закрыли, и зять остался без работы. Я подумал: «Ну-ну, что ты теперь делать станешь?» Сам я незадолго до этого вступил в патриотическую партию и надеялся попасть на первых свободных выборах в парламент. Нельзя сказать, что я очень злорадствовал, меня все-таки тревожило, что будет с сестрой – помните, какое это было тяжелое время, – но, положив руку на сердце, признаюсь, ничего не имел против того, чтобы Маргус пришел ко мне с просьбой найти ему работу.
