ОСНОВАНИЕ ВЕРЫ. Опыт русского православного миссионера из Америки - страница 15

Причём ничего нового или «более позднего» в этом осмыслении происшедшего две тысячи лет назад нет, ибо ещё апостолу Павлу, современнику событий, было ясно, что «если нет воскресения мёртвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша, <…> если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы ещё во грехах ваших».[39] Вера христиан, таким образом, не тщетна, ибо (или «если») она покоится на реальном событии истории.

А как же быть со всеми остальными религиями? Все остальные религии – это устремления людей, как правило, лучших и достойнейших из людей (тоже, впрочем, не всегда) к Богу. Христиане верят в то, что это Бог сделал шаг навстречу людям, стал одним из нас, то есть подошёл к нам, что называется, ближе некуда. «Его приход в мир – высшая точка диалога между Богом и людьми, встреча, которая стала непреходящей реальностью, ибо путь к ней открыт для каждого»[40], – писал протоиерей Александр Мень. Диалог этот начался задолго до этого и продолжается до сих пор, но высшей его точкой стало явление Бога человеку в наибольшей полноте, в которой только одна личность может явиться другой – Он стал одним из нас, стал Человеком. И именно в этом содержится ответ на вопрос многих скептиков, который они любят формулировать в виде известной притчи о трёх слепцах. Слепцов подвели к слону и попросили его описать. Один подошёл сзади и, подёргав слона за хвост, подумал, что он похож на змею или верёвку. Другой, подошедши сбоку, обнял слона за ногу и предположил, что он подобен дереву или целому лесу. Третий, подойдя спереди и взявшись за бивень, с уверенностью заявил, что слон – это камень, скала. И ведь, заметим, ни один из слепцов слона-то в какой-нибудь полноте не описал! Как же может ограниченный человек постичь безграничного Бога? Представим себе что подвели слепцов не к слону, а к такому же, как они, человеку. Да, мы поражены и отчасти ослеплены грехом, но другого, подобного нам, человека, мы всё-таки оказываемся способны – на слух, на ощупь – воспринять настолько, насколько мы, вообще, способны воспринять другую личность. Митрополит Антоний Сурожский в своём слове после Рождества сказал: «Бог вошёл в историю. Сам Бог стал Человеком, Бог облёкся в плоть, и всё видимое, то, что по нашей слепоте представляется нам мёртвой, инертной материей, может узнать себя прославленным в Его собственном теле. Случилось нечто небывалое, и мир уже не тот, что прежде».[41]

Следовательно, христианство – это не вероучение такое, не догма (греч. δόγμα – учение) и не идеология такая, хотя, конечно, и христианское вероучение, и христианская догматика, и даже христианская идеология существуют на свете. Иногда приходится слышать, что вот, дескать, господствовала у нас в стране в течение трёх поколений одна идеология, а теперь ей на смену приходит иная. «Христианство – не система «идей» и, уж во всяком случае, не идеология. Оно есть опыт и свидетельство об этом опыте, непрестанно подаваемом Церковью», – писал по этому поводу протопресвитер Александр Шмеман.[42] Вот ислам – это типичная идеология, то есть вероучение, зиждущееся на авторитете пророка. Как он проповедовал, так оно и есть – даже если реальность (например, историческая реальность) прямо тому противоречит. Как многие из нас ещё помнят, территория четырёх пятых земной реальности не соответствовала той идеологии, которая царила в СССР, так что же? Идеология преспокойно продолжала господствовать, а эта неудобная часть реальности либо запрещалась, либо скрывалась, либо отвергалась, либо высмеивалась, как нечто недостойное, и потому уже будто бы и не реальное, и не существующее.