Читать онлайн Андрей Артёмов - Особый порядок

Удивительное дело – писать предисловие ещё далеко до того, как окажется завершённым само произведение, и вместе с тем после того, как уже сказано много. Потом же, в продолжение работы, переписывать, исправлять и оставаться недовольным: сомневаться, что сказано не так, как хотел, и не то, что думал. Несмотря на это, мне как автору довольно-таки ясно видится, для чего тратится столько времени и сил. Писательский труд сам по себе требует, тем более для большого произведения, и сосредоточенности, и усидчивости, и последовательности.

Трудно теперь, если возможно вообще, наделить одного литературного героя всеми пороками или достоинствами нынешнего общества, которое так многослойно и разнообразно, что невозможно уловить в нём всех метаморфоз, и в нём всего столько, что никак не может уместиться в одном человеке. Это раньше являлось возможным, чтобы одно лицо могло отображать действительность общества…

Итак, что представляет собой «Особый порядок»? И самому же приходится отвечать. Прежде спешу вас разуверить: это произведение пишется не в жанре детектива, что особенно модно в наше время и писать, и читать. Но я, увы, старомоден. А значит, оно пишется не столько для современников, сколько для потомков (вероятно, тем я неосознанно сам с собой лукавлю). Не подумайте, что у меня к современникам нет доверия, – просто потомки более внимательны к своим предшественникам.

Как мало теперь назидательного, то есть нравственного и поучительного, в нашей новой литературе, она отчасти развлекательная. Также заранее вас уведомляю, что это произведение пишется не ради развлечения; простите, если оно окажется скучным… Вам, наверное, теперь захочется отбросить эту книгу в сторону, так и не узнав, что я хотел вам сказать, – это ваше право. Но думаю, что это решение далеко не правильное, так как любая книга пишется для того, чтобы её читали – пусть бегло и невнимательно, но всё-таки непременно читали. Мне не столько важна кульминация в произведении, сколько важны причины случившегося и его последствия; важно не внешнее проявление, а интересно внутреннее состояние не только одушевлённого предмета, но и даже абстрактного проявления.

Но спустимся на землю. Материальность в наше время ставится выше духовности. Как жаль!.. В социальном обеспечении наша жизнь во многом не обустроена, однако это не даёт права усугублять её лишь ради собственного обустройства. Признаюсь, сказано банально, но любая банальность со временем становится серьёзной и даже пророческой вещью, а значит, и поучительной.

У каждого есть свой выбор. Я никого не думаю осуждать за пагубные привычки, будь они врождённые или приобретённые (сам состою из них), я только пытаюсь предостеречь вас от необдуманности.

И последнее. Быть может, здесь мои читатели увидят самих себя в лице того или иного героя, как бы увидев себя со стороны. Чудное зеркало – книга вообще!.. А со стороны, будьте уверены, видится гораздо лучше.

Андрей Иванович Карлин гулял, бродил по городу. В глазах Андрея Ивановича читались печаль и радость – перемешались они в нём. Он мысленно прощался с чужим городом, к которому привык и который даже полюбил, в котором прожил четверть века. Его несказанно радовало новое, предстоящее будущее: он внутренне готовился к дальнему переезду.

А пока стояло удивительное тепло из-за горячего майского солнца. От обильного тепла черёмуха начала цвести раньше времени. Однако ждали холода, дождя со снегом, а ничего из того и не было. И это как-то подозрительно удивило; привыкли уже: на цветущую черёмуху всегда приходил холод. Итак, повсюду и радостно, и светло! Дружно появлялась листва на деревьях, молодая трава, только что пробившаяся из-под земли, быстро тянулась кверху. Небо же чистое, синее. Радость самой природы передавалась людям. Одним словом, удивительное дело – весна! Новая жизнь, новые надежды, предстоящее будущее – всё это неизвестное и меж тем интересное.

Одинаково радостные чувства и состояния самой весны и души Андрея Ивановича как бы собирались воедино. Удивительное единство природы и человека необходимо для отрадной жизни – и Карлин находился в упоении, которое его внутренне молодило. Он чувствовал, что настоящая жизнь только и начинается.

«Ах, весна! – торжествовал Андрей Иванович. – Наконец-то свобода!..»

Скорый поезд свободно катился по рельсам, монотонно постукивая колёсами, убаюкивая пассажиров. Катился поезд уже целые сутки. Среди пассажиров в купе вагона находился и Андрей Иванович. На днях ему исполнилось пятьдесят лет. Правильные черты строгого его лица придавали ему неподдельную привлекательность, а его задумчивые зелёные глаза были особенно выразительны: в них отражался некий запечатлевшийся отпечаток скорби, и вместе с тем они казались невероятно добрыми, но ничуть не смиренными.

В вагонах стояла духота, даже открытые окна в коридоре не спасали от неё. Две молодые женщины с пятилетней девочкой, ехавшие в одном купе с Андреем Ивановичем, видимо с трудом переносившие жару, мучились, жаловались, изнывали. Сам же Андрей Иванович, легко переносивший дискомфорт, чувствовал себя удовлетворительно: он просто-напросто не заострял на том внимания. Карлин сидел за столиком и читал книгу. Изредка отрывался от неё, пристально всматривался в окно, разглядывая движущиеся живые картины природы.

С приходом вечера жара стала спадать. В вагоне становилось свежо, окна в коридоре вагона оставались по-прежнему открытыми.

Пассажиры, обе женщины, облегчённо вздохнули:

– Кажись, жара спадает…

– И слава богу…

Они искоса поглядывали на попутчика, думая, не заведёт ли он с ними разговор. А ему было не до разговора: он погрузился в себя. Поняв, что с ним особенно не разговоришься, женщины тихо продолжали говорить между собою. Девочка же, которой не уделялось внимание, начала капризничать, и женщина, вероятно родственница девочки, раздражённо заговорила:

– Успокойся, деточка. Видишь, вон серьёзный дядя читает книгу. Не мешай ему, успокойся.

Деточка испуганно и непонимающе посмотрела на дядю, который не обращал на неё никакого внимания, затем успокоилась на какое-то время, но эгоистическая детская психика, известно, вещь хрупкая – девочка вновь начала капризничать и плакать. Это не могло не раздражать женщин. В них отсутствовало педагогическое начало: терпение или выдержка и понимание. Как ужасно выглядят негодование и недоумение, вместе взятые, точно так же ужасно видеть милых молодых женщин, когда они приходят в то самое состояние. Девочка закатила истерику…

Андрей Иванович, физически не переносивший подобные детские выпады, вышел из купе и долго в него не возвращался, а когда вернулся, было уже тихо: нервно измотанные женщины безмолвно сидели вместе на нижней полке, а девочка, закрыв глаза, лежала на другой, противоположной.

Андрей Иванович забрался на своё место и улёгся, но спать ему не хотелось. Вместо сна перед глазами его стали образно вырисовываться картины прошлого. Особенно ярко вырисовывалось само детство, отчего он загрустил – выступали на глазах слёзы, стекая на подушку, и ему было стыдно, что плакал. Едва ли он мог вспомнить, когда ему плакалось в последний раз…

А завтра, рано утром, когда ещё будут спать женщины и девочка, он сойдёт с поезда в своём городе, в котором родился и вырос.

Итак, Андрею Ивановичу Карлину, как уже было сказано выше, на днях исполнилось пятьдесят лет, однако выглядел он моложе.

Ему светило повышение по службе, он мог бы занять освобождающийся кабинет начальника и тем самым дослужиться до полковника милиции, а он, к удивлению руководства и своих подчинённых, подал рапорт на увольнение. Его, разумеется, отпускать не хотели, но Андрей Иванович был настойчив и неумолим в своём решении. Уволился со службы в звании подполковника милиции, уволился совсем недавно, в апреле.

Ровно двадцать лет Андрей Иванович занимался криминалистикой. Он находил следы и прочие вещественные доказательства, оставленные на местах преступлений, изымал их, а впоследствии проводил по ним исследования и экспертизы, устанавливая отношение к преступлениям или личности преступников. В главном управлении он считался одним из лучших криминалистов в области. Всё, что ни делалось им, делалось по привычке, как само собою разумеющееся; действия были доведены до автоматизма, хотя делалось всё с интересом, особенно поначалу. Последние годы всё чаще чувствовал он физическую усталость, которую, боясь, скрывал от других. И чаще теперь ворчал, становился недовольным, что именно его отправили на осмотр места происшествия, хотя в наряде, на дежурстве, стоял не он, а совсем другой эксперт. Первые годы службы он таковым не был; вероятно, его таковым сделала служба. А в милицию Андрей Иванович (не удивляйтесь) пришёл из школы. Все, знавшие его как учителя, удивлялись тому поступку – казалось, необдуманному и неправильному. Поражались: как это он мог оставить любимое дело, которое знал превосходно, которым только и жил. Андрей Иванович слыл учителем строгим, педантичным, что особенно свойственно математикам, а нисколько не словесникам.

В двадцать три года он женился по любви на красивой, но гордой и капризной особе. Вскоре у них появилась девочка. Преподавая в старших классах литературу, Андрей Иванович, на радость ли себе, на беду ли свою, вдруг обратил внимание на ученицу – кареглазую, смуглую и привлекательную (боюсь сказать – красивую). Она была самой живой в классе. Ко всем была открыта душой, а ведь раньше в ней этого не было, по крайней мере не обнаруживалось. Раньше она казалась серой мышкой, да и звали её за глаза не иначе как мышкой. Порою её поведение походило на повадки этого зверька… Шло время, и между учителем и ученицей стали развиваться чувства, поначалу скрывающиеся, а вскоре – выплёскивающиеся. Коллеги отговаривали Андрея Ивановича, предупреждая о последствиях. Слухи не могли не дойти и до жены, она не верила им, но вскоре сама в них убедилась. А убедившись, капризная и гордая, в один день собрала все личные вещи, пятилетнюю дочурку (не претендуя больше ни на что) и ушла, тихо закрыв за собою дверь. А на прощание с досады, без зла, сказала:

– Хороший ты учитель, мой дорогой, но плохой семьянин, и не быть тебе ни с кем никогда и нигде.

Андрей Иванович даже и возразить не успел. Ушла к родителям. Как он переживал, мучился; переживала и мучилась ученица – нет, не за себя, а именно за него. Но одно хоть как-то утешало учителя: это она, ученица, любовь к ней.

Хаос в его личной жизни ничуть не сказывался на уроках, которые он проводил. Поразительная выдержанность, холодная строгость, узнаваемая педантичность удивляла не только коллег, но и самих учеников. Обычно люди в таких обстоятельствах теряются, путаются и не знают, как поступать вообще. Андрей Иванович же в действительности прежде всего был учителем и оставался таковым, несмотря ни на что.

А вскоре произошло непредвиденное, случилось неутешное горе: ушедшая от Андрея Ивановича жена и девочка погибли. Какой-то таксист не справился с управлением автомобилем – он на большой скорости при обгоне на повороте трассы ушёл в сторону, на обочину, а затем вниз, несколько раз перевернувшись. Девочку достали из машины уже мёртвой, а женщину, обезображенную и разбитую, повезли в больницу – по дороге, не приходя в себя, и она скончалась. Вот тогда, узнав об этом, Андрей Иванович ужаснулся и не знал, как теперь быть. Коллеги и родственники со стороны умершей помогли ему похоронить жену и дочь. Вследствие трагических обстоятельств Андрей Иванович несколько изменился. Он замкнулся в себе, мучительно испытывая вину. Вместе с тем и ученица видела в нём изменения, напугавшие её. Он потерял её из виду, не замечал её, не слышал, что она говорила. Бедняжка, как она мучилась, как она исхудала! Но время наконец утешило его.