Останется только любовь - страница 9

Теперь в ворсе ковров – пыль двух лет. Всё напоминало о прошлом. О том, чего мне так не хотелось вспоминать.

Где-то внизу кто-то ругался, стены дрожали от криков. Сосед, что жил напротив снова курил травку. Из другого окна доносилась музыка – громкая, злая. Собака лаяла без остановки.

А я сидела у стены. Смотрела в одну точку. И чувствовала – не справляюсь. Как и раньше. Сидя на том грязном пороге, я поняла, что одиночество и чёртова безысходность убивает меня каждый день. У меня не было никого кроме мамы, хотя я даже не могла рассказать ей о проблемах.

Когда-то мы с мамой жили в Чикаго. До того дня, когда её сбила машина. Виновный откупился. А мама больше не ходила. Головные боли, паралич, дрожь. Я тогда училась хорошо, и меня позвали в школу Нью-Йорка – по стипендии. Я согласилась, чтобы облегчить ей жизнь.

Мы переехали. Я училась и работала. Шестнадцать лет, ночные смены, дешёвые забегаловки. Когда стало хуже – уговорила маму на обследование. Диагноз был страшный: раздробленный череп, осколки в мозгу, повреждённый спинной. Чудо, что она вообще жила.

Денег не было. Я работала на износ. Собирала по копейке. Перевозила мебель. Чинила раковины. Собирала шкафы. Я стала сама себе всем.

Тогда у меня была только мама. Она – весь мой мир. И страх потерять её съедал изнутри.

И вот теперь, я снова здесь.

Сброшенная, униженная, преданная.

Я достала из чемодана бутылки «Мартини», припрятала все, кроме одной – пусть Марта не найдёт. Ножниц не было, и я взяла нож. Разрезала платье. Белое. «Свадебное». Оно не принадлежало мне. Я вложила в этот жест всю злость. Ткань поддавалась с приятным треском. В груди стало легче.

Я уселась на стул и сделала первый глоток.

Вкус был отвратительным. Но он помогал. Помогал не чувствовать.

Я смотрела на чёрное пятно на стене. Когда-то оно было смешным. Сейчас – почти родным.

Я вернулась сюда с десятью тысячами долларов и чувством отчаянья. Всё, что у меня осталось – это злость и выжженное дно внутри. Но значит ли это, что всё кончено?

Нет.

Это значит, что начинается заново.

Я сидела, уставившись в экран. Буквы плыли. Вакансии превращались в бессмысленные строки. Алкоголь притуплял, а усталость медленно наваливалась с плеч. Я не заметила, как задремала прямо на стуле.

Проснулась от голода. Голова – тяжёлая, спина ныла. Это было не похмелье. Просто день, проспанный не в той позе.

Глаза саднило – слёзы оставили свои следы. В груди снова поднималась волна – неприятная, знакомая, почти вязкая. Всё возвращалось. Вся эта нелепая свадьба, предательство, звонок с работы… Я закатила глаза.

Я попыталась снять это дурацкое платье. Но оно будто приросло ко мне. Я дёрнула. Ещё раз. Бесполезно. Сердце начало стучать в висках. С психу схватила нож. Начала кромсать корсет. Он сопротивлялся, как последний бастион.

И тут – скрип двери. Я замерла. Сжала нож покрепче, осторожно выглянула из-за угла.

На пороге стояла Марта. Уставшая, раздражённая, с тем самым лицом, на котором вечно читалось: «Я зря подняла трубку».

– Боже, деточка, ну тебя и потрепало. – Она смерила меня взглядом. – В последнюю встречу ты выглядела куда лучше. Я пришла за деньгами.

Я поморщилась. Вид её лица выводил меня хуже, чем похмелье.

– Мне нужна помощь, – буркнула я, роясь в сумке и отсчитывая купюры.

Она стояла, скрестив руки, и смотрела на меня так, будто я предложила ей обнять таракана.

– Сначала развяжи корсет, потом получишь, – процедила я сквозь зубы.