Остров бабочек - страница 29

– Я не помешаю тебе, если немного посижу с тобой, брат? – наконец, произнёс он, после продолжительного молчания.

– Нисколько, – ответил я, превозмогая ещё не проходящую враждебность, хотя в глубине души был рад, что могу как-то отвлечься от своих настроений. – Только здесь жарко. В тени было бы для тебя, дед, намного приятней.

– И-и, даже не волнуйся, мил человек, – напевно протянул он тенорком. – Был бы рядом живой человек. Ведь с человеком можно и поговорить, и побеседовать душевно.

– К примеру, направить на путь истины, – иронично добавил я.

– Нет, этого я делать не собираюсь, – зарёкся старец. – Я же не иеговист какой-нибудь, которого хлебом не корми, а дай ему наставить случайно попавшегося ему человека на путь истины и заодно и обратить в свою секту… Кто я есмь? Персть земная. Откуда мне знать истины.

Типа мы скопские, подумал я, улыбнувшись себе. Знаем мы это самоуничижение, что паче гордости.

– Я подошёл к тебе потому, – продолжал старик, стирая рукавом пот, – что вид у тебя был уж больно рассеянный. А это первая примета того, что на душе у тебя не всё спокойно.

– А разве надо, чтоб на душе был покой, – возразил я. – Разве это не является по учению православной церкви признаком душевной лености?

– Покой-то бывает различный, – тут же ответил старик и почесал свою бороду. – У одних покой от пресыщенности. У других – как венец после напряжённой борьбы со страстями.

– Ну, мне не грозит ни то и ни другое, – усмехнулся я.

– Правильно, – сказал старик. – Ты маешься от неутолённой страсти, которая только накаляет плоть. Тем более ты пребываешь в постоянном ожидании ускользающего счастья, которое усиливает твой непокой.

– Если ты такой знаток души человеческой – ответил я. – Так может, мне предложишь исцеленье?

– Свою проблему ты сам для себя должен решить, – нахмурив кустистые брови, вздохнул старец. – Ведь не всегда страсть пагубна для души. Для тебя, например, страсть может стать спасительна в том смысле, что через неё ты можешь познать милость божию, а так же разлитое по всему миру женственное начало.

– И это говоришь ты, судя по всему, паломник по святым местам? – удивился я, и почесал колено, через ткань которого меня укусил комар.

– Поэтому и говорю, что не всё так однозначно, как пишется в катехизисе. Видишь ли, мы, несомненно, жаждем стяжания Духа Святого, но при этом сами мы не только духовные, но и телесные. Женское начало нас влечёт не только в облике лукавой прелестницы, но и в блесках небесных светил, в шелестах листвы, в пении птиц, в запахах речных лилий.

Прямо поэзия какая-то, подумал я. А вслух задал каверзный вопрос:

– А как же аскеза? Христианская аскеза, при всех её крайностях, имеет глубокий смысл – она как раз отрицает всякую женственность как подпитывающую костёр страсти, который мешает полноценно познать божественную сущность.

– Да, – согласился старец. – У аскезы своя правда. Но своя правда и у мира, который, надо заметить, не всегда лежит во зле.

– Как же их сочетать? – задал я давно волновавший меня вопрос. – Ведь эти начала изначально противоположны.

– Мы уже сочетаем их своей жизнью в мире, – ответил дед, полузакрыв глаза. На его лоб сел комар, но он не обращал никакого внимания на насекомого, у которого быстро наполнялось кровью брюшко. Или просто не чувствовал? – Конечно, египетские и сирийские аскеты, – продолжал он. – Максимально умерщвляли плоть, чтобы ещё при жизни уподобиться ангелам. В тех тёплых краях это вполне возможно было на какой-то стадии достичь, но не здесь. Изнурительный пост и постоянная умная молитва не возможна в наших палестинах с холодом, вьюгой и воем волков. Всё будет напоминать тебе, что одной молитвой и постом здесь не прожить. Нужен постоянный физический труд, а физический труд способствует движению крови, которая в свою очередь воспламеняет страсть. Поэтому всегда молитва на Руси лишь освящала труд, быт и любовь. Вот посмотри, в понятие любовь мы, русские, привносим в отличие от наставлений отцов много земного. Это можно видеть и в наших иконах, и в убранствах к праздникам храмов. Вот сравни. Византиец Феофан Грек более экспрессивен и неумолим к миру. А русак Андрей Рублёв – совсем другое дело. И Христос к нашей немощи… нет, не немощи – особенности нисходит, ибо славянская душа во многом женственна, хотя тело и дух славянина, несомненно, мужественны.