– Всё равно не понимаю, – упорствовал Марик. – Дабл от человека ведь ничем не отличается. Почему нужно в своём теле там проживать, а не в дабле?
– Собственно, мы так и прокачиваем, через гэстинг. И результаты, конечно, есть, – замялся куратор и как будто стал оправдываться: – И неплохие результаты! Вполне удаётся передать ичам человеческие черты характера. Затем, когда мы отпускаем их в самостоятельную жизнь, они сами развиваются, растут как личности. Но, по факту, качество роста у гэст-прокаченных намного хуже, чем у реал-прокаченных.
– Почему?
– Трудно сказать. Тут ещё какой фактор действует? У вас, у юных, есть энергия роста, которая может подстегнуть вызревание ичей. А передаётся эта живая энергия только в реале. Так что дерзайте. Биологического месяца, максимум четырёх, вам булет достаточно, чтобы начать и завершить дело. И, уверяю, вы там не заскучаете.
Вернувшись с консультации, Марик попытался разобраться в своих желаниях. Разговор с насмешливым реконсом как-то не вдохновлял на «подвиги во славу святой Магистрали». Но возникло желание «утереть нос им всем». Для этого нужно было придумать что-то такое… Вот Ритка – умница, пошла по высшему уровню, нашла в матрице какую-то залепуху – кто кому из художников Северного Возрождения приходится учителем. Неделю с этим носилась: «Я нашла, нашла!» Сколько баллов начисляют за исправление ошибки в Магистрали? Вроде бы нисколько, а сразу дают звание магистра.
Ритина оживлённость перед началом практикума наводила тоску. «Ты чего такой смурной ходишь?» – спрашивала она. Юноша молчал. Неужели сама не понимает? Последние дни они вместе. После экзамена на зрелость их ждёт холодильник. И встречаться в реале будут по расписанию, раз в год на Пасху. Вечность в стазисе. А она бегает, смеётся, не замечая, как утекает время – их время!
Когда Марик назначил Рите свидание на острове Марго, та ответила через кибера: «Извини, до песочницы дольше шлёпать, давай встретимся у озера». Как ни старался юноша умерить свой шаг, к озеру он явился намного раньше. Скинул ботинки, растянулся на берегу, закинув руки за голову. Прямо над ним рождались облака: только что синий купол был совершенно чистым, и вдруг чуть замутился – проявилось облачко, похожее на кусочек ваты. За ним появилось второе облачко, третье. Потом они свились в один белый барашек, и тот медленно побрёл по своду купола.
– Загораешь?
Марик повернул голову. Рита стягивала с себя мокрую футболку, под которой была майка в сине-белую полоску. Под этими полосками вздымались груди – упругие, с выпирающими твёрдыми сосками.
– Сейчас отдышусь… Решила пробежаться… А то сижу, сижу, зубрю экзамен этот…
– Красивая у тебя майка.
– Дурак.
– Почему дурак?
– Между прочим, её мне твой отец подарил, на день рождения, в десять лет.
– А тебе и сейчас впору, – поддел Марик.
– Точно дурак! Она же неразмерная, из симбиотического волокна. Сергей Николаевич сказал, что моряки не снимают тельняшек до самой смерти.
– Ну, да. «В тельняшке и умирать не тяжко», – этак он мумми подзуживал. А тебя, помню, охламоном обзывал, поэтому тельняшку и подарил. Ты же хулиганкой была.
– А знаешь, где тельняшки изобрели? В Нидерландах!
– О-о! – привставший, было, Марк снова опрокинулся на траву, закатил глаза: – Ритуль, ты специально эту майку надела, чтобы снова меня агитировать?
– А чем тебе Нидерланды не подходят? У нас каждый год гениальные картины появляются, и всякие там войны, бунты, инквизиция, ереси, святые и разбойники, полно приключений! Шестнадцатый век! А гэсты тебя чем приворожили? Скукотища одна.
