Смотрит и мистер Замора, но с другим выражением – будто видит перед собой призрака. Руки его застыли в поднятом положении, словно он все еще держит петицию, и оставшийся в зубчиках пинцета клочок мелко дрожит. Лицо бледное, а пухлые губы беззвучно шевелятся. Взгляд перебегает с наны на черные пятнышки чернил, сохнущие на стопках бумаги, и дальше, с ее платка на расплывающееся черное пятно на розовом галстуке. Он тихонько, как побитый пес, подвывает.
– Мистер Замора? – говорит сестра Маргарита.
Он что-то бормочет.
– Извините?
– Вон, – произносит он тихо, словно икает. – Убирайтесь.
– Но вы так и не дали нам ответа. – Капуно делает шаг вперед.
Мистер Замора отодвигается от стола, отбрасывает стул и судорожно поднимается.
– Не приближайтесь ко мне.
Капуно замирает на полушаге.
– Вам нужен ответ? – Мистер Замора поворачивается к нам спиной и выдвигает ящик комода, на который наткнулся. Достает пузырек и поливает прозрачной жидкостью чернильное пятно на галстуке. Нос щекочет резкий, как в больнице, запах. Он начинает оттирать пятно и одновременно говорит: – Сколько бы петиций ни было написано, сколько бы подписей – вас, прокаженных, и ваших отпрысков – на них ни стояло и как бы сильно ни хотели вы иного ответа, он всегда будет таким – нет.
– Но… – пытается возразить Капуно.
– Вы хотите знать причину, как будто она не ясна! – Мистер Замора не смотрит на нас, чему я рада, потому что не хочу, чтобы он видел, как я плачу. – Мы намерены покончить с этой болезнью. А знаете, как мы убьем ее? Мы не дадим ей плодиться. – Он больше не трет галстук, но наливает из пузырька на ладони. – Мы не позволим ей размножаться. А для этого нам нужно блюсти чистоту. – Ладони у него красные, кожа только что не содрана до костей.
Сестра Маргарита трогает нану за плечо, и мы все начинаем отступать к двери. Мистер Замора продолжает говорить, глядя не на нас, а на свои руки, на которых уже выступила кровь.
– Мы остановим ее. Мы соберем чистых и дадим им чистую жизнь. Вы, конечно, и сами должны согласиться, что такая задача важнее всех других. Посмотрите на этих бабочек. – Он указывает на стены. – Они не знали ни болезней, ни опасности. Я даже даю им чистую смерть – разве это не доброта? Они прекрасны. Чисты. Не замараны миром.
Сестра Маргарита открывает дверь, и мы торопливо выходим из комнаты. Но прежде чем закрыть дверь, я оглядываюсь. Мистер Замора все еще трет руки на фоне радужной мозаики из мертвых бабочек. Наконец он поднимает голову. Дыхание надсадное, глаза обезумевшие.
– Прокаженные уйдут в историю, а этот остров станет музеем.
Сестра Маргарита захлопывает дверь.
Мы выходим из дома доктора Томаса. У меня дрожат руки, и даже Бондока трясет. Я слышу, как доктор Томас спрашивает сестру Маргариту, что случилось, но монахиня только качает головой, проходит, не говоря ни слова, мимо и спускается по тропинке, ведущей к морю и церкви. Я знаю, что она собирается молиться.
Мимо больницы с вытянувшейся к ней очередью, мимо новых домиков мы идем домой в полном молчании. Нана сильно хромает и опирается как на свою палку, так и на меня. Бондок держится рядом, но она не падает.
Дома я кипячу воду и опускаю в нее корень имбиря. Потом сажусь рядом с наной, и мы вместе пьем.
– Он больной, – говорит наконец Капуно.
– Это мы уже знали, – ворчит Бондок.
– Нет, по-настоящему больной, – возражает его брат. – Видел, как он раскладывал пинцет и увеличительное стекло? С такой тщательностью. И как расположил бабочек?
