Остров Ржевский - страница 24

Прошло полчаса, прежде чем мне удалось заставить себя подняться. Кто-то здесь нуждался в душе, бритве и алкозельцере. Медленно, как лишь научившийся шагать малыш, я побрел в ванную, на ходу стянул с себя трусы и бросил на пол.

Холодный душ немного помог, и когда от меня перестало нести псиной, я почувствовал, что мое человеческое достоинство возвращается. Почистил зубы, побрился, надушил подмышки, обработал ссадину на виске от неудачной вчерашней попытки втиснуться в двери лифта.

Я не представлял, что обычно надевают на свадьбу брошенные бывшие – стоит ли вырядиться в отместку упустившей такого красавца невесте или, напротив, облачиться в черное, изображая безутешный траур по упущенному счастью.

А выбора никакого и не было: всего пара свежих рубашек висела в моем шкафу и лишь одни приличные брюки. Кое-как почистил скромный серый пиджак, пропахший сигаретным дымом, оделся, весь вспотел от усилий.

Мне подумалось, что и жених, должно быть, собирался с меньшим тщанием. От мысли этой так стало противно – унижение, которое я предвкушал, уже запачкало меня ушатом подогретого дерьма, и оно медленно, вязко струилось вниз по моей спине и плечам, по моей шее за ворот рубашки… Из глаз снова покатились слезы.

Пора было идти, если я еще хотел успеть до начала, но успокоиться никак не удавалось, и оттого, что времени на истерику уже не было, я паниковал, потел и всхлипывал только сильнее.

«Надо решать», – убедил я себя наконец, выскочил из квартиры и побежал. Слезы так и текли по моим щекам, и таксист удивленно косился на меня всю дорогу до загса.

Повезло им с погодой – почти весенний, майский денек посреди ноября. Разве что трава бессильно-желтого, чахоточного цвета да деревья худы без листвы, но грело как в мае, небо было безоблачно. В саду, примыкавшем к зданию загса, как всегда по субботам, крутились группки нарядно одетых мужчин и женщин. Ленты, шарики, рассыпанный по ступенькам рис… Я миновал двух совсем чужих невест при полном сопровождении, пока не нашел свою-чужую.

Сначала у распахнутых дверей парадного входа мне встретились ее подружки, девчонки-модели, с которыми вместе Анна снималась в рекламе, ходила по кастингам.

«Расстегните блузку еще немного, милочка, взгляд более горячий, добавьте секса. Пусть правая грудь будет слегка видна. Так-так… Следующая!»

Неблагодарное занятие – манекенничать, и Аня уставала сильно, задерживалась допоздна, а когда не было предложений, ходила злая, но все же это было лучше, чем, как прежде, задолго до нашего знакомства, когда ее, официантку в кафе, любой мог облапать и «клиент всегда прав». Интересно, позволит ли Богомолов ей работать так и дальше?

Подружки невесты, одетые в одинаковые голубые платья и меховые накидки, перешептывались и хохотали, муж одной из них – как-то раз мы вчетвером ужинали в ресторане – заметил меня и мигом посерьезнел. Стараясь сохранять лицо, он едва заметно кивнул мне и застыл, не решаясь посвятить кого-то в тайну моего присутствия, пока я не отвел от него взгляда.

Толпа справа схлынула, когда их маскарад с Мендельсоном и криками «Горько!» на кинокамеру завершился, на ступеньках перед входом остались лишь гости «моей» свадьбы. Тут, в окружении нескольких немолодых пар – чьи-то родственники, наверное, – я увидел застенчиво жмущуюся к колонне маму Андрея.

Сомнений в том, что это она, не было ни малейших – их сходство поражало. Те же маленькие темные глазки, стянутые к центру, выдающийся вперед подбородок, то ли с обидой, то ли с презрением к собеседнику. Скромно, но празднично одетая, русые в седину волосы подколоты на затылке, пальцы подрагивают нервно на прижатой к груди сумочке. Она напоминала испуганного олененка, никто не заговаривал с ней, как будто не было среди всей этой толпы ни одного знакомого человека, а она, очевидно, слишком робка была для того, чтобы завязать с незнакомцами беседу. Сердце мое дрогнуло, умиленное, и вместо поисков Анны я двинулся к маме жениха.