Говорить с отцом об Анне оказалось легко. Он не перебивал, не требовал подробностей и не взывал к приличию. Я позволил себе облечь горе в слова, которых оно заслуживало, пусть и не каждый день отцу рассказываешь такое. В этой исповеди, полной отчаянного желания скатиться в порнографическое нечто, я неизменно останавливался до черты, отхлебывал кофе и смотрел в лицо Игорю Платоновичу.
«Я люблю тебя, сынок».
Или то была лишь одна из моих галлюцинаций?
– Но ты ведь понимаешь, что это не выход? – выслушав, вздохнул он.
– Я и не думал, что это выход. Я просто хотел, чтобы мой мозг перестал работать, хотя бы на одну ночь.
– И тебе почти удалось! – воскликнул внезапно отец. – Чего ты добивался, хотел довести себя до белой горячки?
Он на меня за всю жизнь и двух раз не кричал, и вот. Я уперся взглядом в пол, сердито поджал губы.
Игорь постоял надо мной, молча, лишь краснея от волнения, да как схватит за плечи и начнет трясти:
– Тебе нельзя пить, совсем, слышишь, мальчишка! Тебе даже рюмку опасно, пойми ты, сынок! У тебя наследственность, она никогда не проходит, эта женщина была алкоголичкой!
Я раскрыл рот, изумленно уставился на Игоря.
Он так же внезапно отпустил меня, покраснел еще сильнее, сел напротив и смиренно вздохнул:
– Прости. Я не хотел говорить плохого о твоей матери, но мы не можем убегать от фактов. Тебе нужно быть осторожным, и ты знаешь это. Пообещай, что станешь держать себя в руках, и тогда я смогу спать спокойно ночами. Гриша?
– Обещаю, – через силу ответил я.
– Спасибо, сын.
Утро вот-вот должно было наступить, и Игорь предпочел остаться у меня. Мы еще немного поговорили о моем разбитом сердце, как будто даже смеялись над чем-то, и – странно – не таким уж беспросветным, трагическим показалось мне мое завтра, когда под тихий рассказ папы о своей первой любви я сомкнул глаза и…
9
…Наступило утро. Времени приготовиться к убивавшему меня событию было достаточно, но, когда пришел новый день, я знал, что не готов принять правду спокойно.
Анна выходит замуж. Сегодня она станет чужой женой.
Церемония была назначена на полдень, и я вскочил с постели в десять утра, долго спросонья и перепоя не мог разобрать, который час, не опоздал ли, наконец понял, сел на краю кровати и заплакал.
Я уже не стыдился слез. Нельзя держать боль в себе, невозможно, да и вид у меня в целом был такой, что зареванные глаза уже не испортили бы картины. На телефоне мерцал значок «Сообщение» – Дугин напоминал, что сегодня в полдень свадьба. Заботливая скотина.
Самое время задаться вопросом, что я собирался делать, но недвижимая тяжесть мыслей мешала даже приблизиться к ответу. Казалось, я скорее предпочту умереть, нежели пошевелюсь, решусь на что-то большее, чем протянуть руку за салфеткой, утереть сопли, скомкать и запустить ею в стену.
В какой хламовник превратилась моя квартира за месяц! Фантики от конфет, грязные трусы, клейкие комочки использованных презервативов валялись повсюду, мешая ступать свободно. У радиатора – двенадцать пустых коньячных бутылок (первые три я выставил специально, немым укором себе, но план, как видно, не сработал, и остальные, знаменуя полное падение нравов в душе и жилище Григория Ржевского, беззвучно хохотали надо мной из угла). Моей постели срочно требовалась смена белья, пора бы уже наконец дойти до магазина и купить стиральный порошок и средство для мытья посуды, горы которой не вмещала раковина, и с отрешенной любознательностью идиота я время от времени заглядывал проверить, не развелись ли там тараканы. И каждый раз удивлялся, что все еще нет.
