– Так что ты здесь делаешь, Гриша?
Душный воздух комнаты раздражал горло. Я покашлял, подошел к окну, раскрыл его нараспашку, развернулся к Анне, продолжавшей с интересом наблюдать за мной. Она повела носом, вдыхая свежесть из раскрытого окна, встала рядом, едва касаясь моей ноги бедром.
Я весь мгновенно напрягся. Коснись она меня еще раз, и вулкан извергся бы немедля. Кажется, она улыбалась даже, наблюдая за тем, как я сдерживаю себя.
– Сережка твоя нашлась, – сдавленно ответил я и достал из кармана цепочку переплетенных колец. – Помню, ты так расстроилась ее пропаже. Решил вернуть.
Я пожимал плечами, словно это обычное дело, но напряженность моя никого не могла обмануть.
Анна с хитрой улыбочкой потянулась ко мне, мазнула пальцами по ладони, сняла с нее сережку.
– Спасибо. Ты очень мил.
Мы продолжали стоять рядом, глядя друг другу в глаза, и я позволил себе оторвать руку от подоконника, положить ей на щеку – она не дернулась, лишь закрыла глаза, мгновение, казавшееся часами, подрагивали ресницы. Я погладил щеку, повел ладонью по подбородку, к шее.
– Стой, – как заклинатель змее, осторожно сказала она. – Гриша, остановись.
Но продолжала стоять, слегка выгнув спину призывно. И вместо того чтобы послушаться слов ее, я прижал свободной рукой Анну к себе за поясницу, закрыл глаза и уткнулся губами в ее губы. Сочность помады мгновенно растаяла, она издала стон, открыв дорогу моему языку, и замерла.
Оторопь эта, питаемая страстными ласками, продолжалась не дольше минуты – Анна вдруг отшатнулась, поправила блузку на груди, вытерла досуха губы:
– Скотина.
– Мне не показалось, что ты против, – возразил я.
– Я, между прочим, замужем, – уточнила Анна.
– И это ошибка, – произнес я с уверенностью.
Анна обвела взглядом комнату, снова повернулась ко мне с рассерженным видом.
– Только попытайся навредить моему браку. Только попробуй.
Подошла к входной двери, намеренно громко ступая, распахнула ее и прокричала:
– Убирайся вон!
– Я ведь знаю, что у вас не все в порядке, – не двигаясь с места, сказал я.
– Не твое дело. Убирайся!
– Послушай, Аня…
– Вон, Ржевский, оставь меня в покое. Вон отсюда!
Она схватила с полки в прихожей туфлю и запустила в меня, шпилька угодила мне в плечо, болезненно отрезвила. В глазах Анны полыхал огонь настоящего негодования. Я не посмел продолжить.
Вылетел из квартиры, из дома и, как пьяный, пошел бесцельно к центру города. Вспомнил уже в другом квартале, что машина моя осталась у Аниного подъезда, но назад возвращаться не стал – подъехал в офис на такси и лишь вечером, на обратном пути, забрал автомобиль. Свет в окнах ее квартиры уже не горел.
Об этой неудачной попытке Дугин узнал только через два дня, хотя теперь мы встречались в суде ежедневно – в тяжбе Груздева – Молодского появились новые факты, и Михаил безуспешно пытался применить их на пользу своему клиенту, заявляя и дозаявляя к материалам дела дополнительные. Я еле успевал читать этот ворох бумаг, бессмысленных и лишь затягивавших рассмотрение дела, но, видимо, только так Дугин мог откладывать свое неизбежное поражение. Было очевидно, что он тщетно силился отыскать выход, подсовывая суду третьесортные свидетельства, прекрасно зная, что рассмотрение их лишь отсрочивает момент, когда победа впервые, да еще в таком крупном споре, останется за мной.
Так вот, Дугина я посвятил в подробности неудачного свидания с Анной лишь через два дня – поначалу и вовсе хотел промолчать, догадывался, что он будет надо мной смеяться. Но не выдержал, и против моих ожиданий Михаил отреагировал на рассказ вполне по-человечески.
