– Не раскисай, дружище, – похлопал он меня по плечу и улыбнулся сочувственно. – Разве поймешь этих женщин? Сегодня она тебе вешается на шею, завтра выгоняет из квартиры. И все-таки, заметь, Анна тебя оттолкнула не сразу, как ты полез ее лапать.
То-то и оно. Сколько же времени я об этом думал, перестал вообще думать о чем-либо еще. Порой садишься с подшивкой судебных актов – нужно отработать и сдать ее в архив сегодня же, сидишь над ней, подперев голову руками, час, второй, третий. И все три часа ни секунды мысли твои не направлены на бумаги, ни секунды не отрываются от нее, от попыток понять ее поступки, угадать ее чувства, мысли. Встаешь из-за стола, взмыленный, готовый расплакаться от усталости, но ты ведь ничего еще толком не сделал сегодня! А сил уже нет, ты истратил их на то, чтобы перестать думать о ней, – и безрезультатно. Спускаешься на первый этаж, просишь ассистента заняться подшивкой, наутро интересуешься с видом занятого босса, все ли готово. Получаешь утвердительный ответ и веришь, потому что на самом деле тебе плевать на это. Сегодня ты опять проведешь весь день в мыслях об Анне.
И сколько бы времени я о ней ни думал, по-прежнему оставался полон сомнений. Мне бы давно следовало сказать себе, что замужество Ани – та самая черта, за которой кончаются надежды. Но глупое сердце в каждом моменте прошлого искало и умудрялось находить пусть слабые, но следы былой страсти, утраченных чувств, и если не обманывалось оно, то следы эти предполагали, что не все еще в прошлом, сулили мне призрачную надежду, а я, уязвленный, изжаленный ревностью и ядом утраты, готов был довериться призракам надежд. Не раз и не дважды спрашивал себя, не плод ли моих фантазий эти знаки, что не все потеряно. И наверняка уверился бы, что обманываю сам себя, но, к счастью, рядом был Дугин, и если он видел то же, что и я, на основании одних фактов рассудочно приходил к тем же выводам, что и я, то ошибки здесь определенно быть не могло – в нашей с Аней истории еще не поставлена точка. И я позволял себе думать о ней, раз это было так.
Словом, с Дугиным, у него дома я проводил времени едва ли не больше, чем без него. Являлся и сам в любой час дня и ночи, и по его приглашению. Раньше он не любил внезапных визитов к себе, но теперь, видя мое состояние, смирился и уже не возражал, когда я врывался в чуть приоткрытую дверь в три часа утра с восклицанием:
– Я понял, что она имела в виду, когда сказала: «Я, между прочим, замужем»! «Между прочим», понимаешь?
В одну из таких внезапных ночей я застал его расслабленным после визита к мамаше Розе; пустой взгляд расширенных зрачков не оставлял сомнений. Настроение у Дугина было меланхоличное, его тянуло поболтать.
– Знаешь что, малец? – говорил он, пока откупоривал бутылку. – Сейчас папочка угостит тебя настоящим португальским вином, не той мочой, что можно найти у нас в супермаркетах, а настоящим португальским вином!
– Пришла посылка от брата? – улыбнулся я, выбирая место на диване поудобнее. Я не заметил, как, услышав мои слова, Дугин резко развернулся со штопором в руках, и, лишь когда наконец поднял на него глаза, увидел – что-то не так.
– Откуда ты знаешь про моего брата? – ткнул Михаил штопором в воздух, ко мне. Голос его стал металлическим.
– Как это «откуда», Миша? – удивился я. – Ты сам мне о нем рассказывал, я видел открытку…
Он еще немного постоял, как на допросе, недоверчиво вглядываясь в мое лицо, а потом так же внезапно расслабился вновь и захохотал:
