В тишине номера я, не включая света, разделся, вышел на балкон со стулом, сел под луной, освещавшей озябшее голое тело мое, закурил. Я говорил себе: «Это новая жизнь, она должна начаться по-новому, и новые правила будут руководить ею. Последняя сигарета за упокой прошлого – больше я не курю. До свидания, Григорий Р., отныне ты всего лишь два слова в паспорте. Прощай, адвокатура – пусть я буду сбивать в кровь кулаки, борясь за то, что действительно люблю, но и пылинки не сдую ради дела, в которое больше не верю».
Потом бравада отступила, и я на время снова стал Григорием Ржевским, человеком с ворохом проблем в багаже. Иные из них я не осознавал даже, но ту единственную, ради которой могло сорваться с балкона и полететь хоть сейчас за тысячи миль сердце, лишь притворяясь, считал закрытой. Похоронена, но жива, моя любовь к женщине, родившей от другого. Я желал ей счастья, Богомолов не мог мне нравиться, но я желал ей счастья с ним, если таков ее окончательный выбор. Только представлять себе, как это счастье живет, дышит, растет, как окутывает их двоих коконом блаженства и нерушимой искренности, было почти смертельно, так тяжело, что хотелось смотреть с балкона вниз до головокружения, на самом краю стоя.
Моя девочка, моя любимая… Зачем я душу себе разрываю, тискаю, воспоминаниями ядовитыми и сладкими отравляю? Я такой женщины не найду нигде больше, такого спелого не по годам плода из райского сада, бутона чайной розы, сорванного небрежно и оброненного на счастье другому. Ее умные, серьезные глаза, видевшие насквозь любую ложь, испытующе смотрели на меня, пока я силился понять, насколько крепко мое чувство, а когда ей наскучило, она исчезла, не спросив, как буду я без нее. Дикая кошка, неприручимая. Водила по моей спине пальцами, кончиками ногтей, языком, целовала в затылок, улегшись на меня сверху. «Угадай, кто?» – смеялась, просовывала коленку мне между ног, сползала медленно, лениво, на свою половину кровати и голая шла в ванную, дожидаясь хитро, когда же я прибегу следом, схвачу ее и принесу обратно, чтобы наказать, взять по-своему, приручить хоть на десять минут. Иногда я бросался вдогонку, иногда усталость и сон удерживали меня; как же я сейчас жалел о вторых «иногда»! Ненавидел себя за них, крепче соперника своего ненавидел.
Черт, да что же это! Что же это за…
Я вернулся в номер, закрылся с головой одеялом, стонал и вдыхал глубоко, чтобы отогнать слезы, пока не провалился в тревожный сон. Пьяный или трезвый, здесь или на краю земли, я, Григорий Ржевский, всегда буду носить с собой образ любимой женщины, которой никогда не вернуть.
2
Мой самолет вылетал в полдень. К завтраку мы с Тимом спустились вместе, он улыбался немного грустно, предвосхищая расставание, и мы смущенно беседовали, перебивая друг друга малозначительными комментариями. Да я и сам почувствовал, как удивительно быстро мы с этим британским пенсионером-путешественником запали друг другу в души – за первые полчаса знакомства, наверное. Он все улыбался, советовал мне, в какое кафе в аэропорту зайти перекусить, а глаза под вогнутыми бесцветными ресницами тускнели, и томительно вздымалось брюшко под футболкой с надписью: «Keep calm and love Portugal». Нас обоих объяла неловкость.
– Как же мне понравился Порту, и как мало его я посмотрел, – сказал я, отчасти потому что это было правдой, отчасти чтобы прервать тягостное молчание разыгранных улыбок.
