— Как и любовь, — парировала моя спутница. — Способная творить настоящие чудеса.
Я пожала плечами, не желая продолжать этот дурацкий спор. Но, как на грех, тропинка расширилась, и герцог подхватил меня под руку, не спрашивая разрешения. Я вздрогнула, по коже словно искры пробежали. Вывернулась, но он не отставал.
— Найдете контраргумент, милая барышня?
Чего он ко мне привязался, в конце концов? Вон тут полный сад романтично настроенных дам.
— Или признаете себя побежденной?
— Любовь? — не удержалась я. — Мой отец очень любил мою маму. Так любил, что не женился второй раз, несмотря на то что у него нет других детей, кроме меня, и род угаснет. Так любил, что…
Я осеклась. Незачем вываливать на посторонних постыдные подробности. Но если любовь — это то, из-за чего человек вместе с близким теряет и себя, то я оставлю ее поэтам, а сама — обойдусь.
Я натянула на лицо улыбку.
— Прошу прощения, господа. Признаю себя побежденной. В конце концов, что, как не желание любить и быть любимой, собрало здесь множество прекрасных дам?
Кажется, мне не удалось скрыть яд в голосе, потому что баронесса Рейнер растерянно захлопала ресницами, а взгляд герцога заискрился смехом.
— К тому же чудо на то и чудо, что существует в единичном экземпляре и не поддается разумному объяснению, — закончила я, надеясь, что теперь-то наконец они заговорят о чем-нибудь более приземленном.
Не тут-то было.
— А как вы думаете, герцог, император в самом деле надеется найти свою истинную пару? Или этот отбор — лишь дань традиции? — полюбопытствовала баронесса Рейнер.
Герцог покачал головой.
— Об этом известно только самому императору, а он не из тех, кто открывает свои мысли каждому встречному.
— А каков он?
— Разве вы не видели парадных портретов? Даже для юной барышни не слишком дальновидно не присмотреться заранее к возможному жениху.
— Вы смеетесь надо мной, — сникла девушка.
— Ни в коем разе. Как я уже сказал, он не из тех, кто откровенничает со всеми подряд. Но если бы так случилось, что император открыл мне свои помыслы, я не стал бы делать их достоянием общественности. Прошу прощения, баронесса. — В его голосе промелькнули бархатные нотки, а у меня внутри на миг словно что-то сжалось. — Даже ради ваших прекрасных глаз.
И почему герцогиня была к нему настолько неблагосклонна? Вежливый, умный, хорош собой и…
Я мысленно выругалась. Отстала на пару шагов и попыталась подумать о топографии «венца смерти»'[1]. Значит, запирательная артерия отходит от внутренней подвздошной артерии…
Впрочем, если герцогиню Абето не интересуют иные достоинства, кроме титула… Я снова оглядела герцога. Да, одет в шелка, и сидит одежда идеально, выдавая хорошего, а значит, дорогого портного. Но, кроме этого, ни одного признака богатства. Ни одного украшения, разве что след от серьги в левом ухе. Даже амулетов не носит, даже под одеждой, уж я бы заметила…
Да что ты будешь делать! Этак он мне еще присниться вздумает! Раздетым. Я снова залилась краской, вцепившись в учебник, и порадовалась, что мы опять свернули с центральных дорожек и на узкой тропке мне пришлось держаться позади неторопливо шествующей парочки. И, точно издеваясь, герцог снова обернулся, окинув меня смеющимся взглядом.
— Не беспокойтесь, я не намереваюсь сбегать, — буркнула я, чтобы хоть что-то сказать.
— И в мыслях не было подозревать вас в столь неподобающих намерениях. Тем более прятаться бессмысленно: вы же назвали мне свое имя.
