– Вы не хотите, чтобы искра вернулась, да? – Кавадо перегнулся через стол, насколько позволяли цепи, и пристально посмотрел в карие глаза Грея. – Грязные птицы. Служите выродку-королю, но что хоть один из вас знает о жизни обычных людей?
Раон дернулся с такой силой, что на секунду показалось, сталь не выдержит.
– А знаешь, каждый перед смертью вспоминал не о том, что сделал – о том, что делают с ним. Никто так и не понял, почему я их выбрал.
В правом глазу Кавадо лопнул сосуд, и белок начал наливаться кровью. Раон не чувствовал этого, продолжая смотреть тяжелым, пристальным взглядом. Рот приоткрылся, он по-звериному показал зубы.
Грей перевел стрелку на десять минут вперед и тихо, чтобы Кавадо прислушивался, произнес:
– Время летит быстро. От часа остается все меньше.
Раон медленно опустился на стул, кончики губ подрагивали.
– Отец должен был выбрать меня, должен был! – голос перешел на визг.
Грей задумчиво потер заросший подбородок. Раон поселился в заброшенном храме, соорудил статую бога из частей тел – в фанатизме не стоило сомневаться, но что сделало его таким? Вернее, кто?
Большая часть жителей Алеонте поклонялась Эйну-Дарителю. Это была религия беглецов, и они выдумали себе бога, который прощал их низменные грехи и принимал всех, любыми. Церковь учила быть собой, учила защищать, бороться и не опускать головы, когда свистят кнуты. Наверное, это была хорошая религия, и лишь одно вызывало осуждение служителей других богов – она не учила становиться лучше.
Но беглецы не просили уроков – они искали убежище, и церковь охотно принимала их в свое лоно. То, какой собачьей преданностью платили лидеру, как слушали других служителей, заставляло бояться их фанатизма.
Так что же произошло с Кавадо – он возомнил себя богом, а может, приносил жертву во славу Эйна-Дарителя или замаливал грехи?
– Да, должен был, – мягко согласился Грей. – Почему он выбрал другого?
– Он ошибся, – уверенно ответил Раон.
– Кого же выбрал отец?
– Подкидыша. А он не на стороне жизни.
Очередная фраза из словаря фанатиков. Эйн считался богом, принесшим искру жизни в мир. Кроме того, во главе церкви стояли маги крови, которых традиционно связывали с жизнью и смертью. Даже здесь мятежный город отличился – по всему континенту после губительной войны сила попала под запрет, и только Алеонте остался местом, где еще использовали магию.
Наклонившись, Раон вдруг ударился головой об стол, затем снова и снова.
– Прости, отец, – послышался громкий, разгоряченный шепот сквозь слезы. – Я не справился.
Грей вскочил, схватив Кавадо за волосы, чтобы не дать упасть лицом вновь, и потянул на себя. Стрелки продолжали громко тикать, а они так и смотрели друг на друга – побледневший парень с трясущимися губами и хладнокровный инспектор, хорошо знакомый с такими, как он.
Одной рукой продолжая держать Раона за волосы, другой Грей подтолкнул к нему часы.
– Возьми. Я приду через двенадцать часов, и мы поговорим вновь.
Раон протянул дрожащие пальцы. В глазах стояли слезы, точно и не был он тем, кто убил столько людей, вырезав у них сердце, а просто юношей, который сам стал жертвой. Но так ведь не могло быть.
Комиссар Гон выстукивал по столу мелодию, звучавшую как дробь.
– Успокойся, Горано, – проворчал он. – Признание подписано, это главное. Мне плевать, какими методами ты его добился и какие там «отцы» у тебя остались неизвестными. Дело раскрыто, маньяк пойман. Все. А вздернули его или он сам разбил себе голову – разница невелика.
