Как автор цитируемой фразы эмигрант Нагибин, так и перебежчик Резун с плутовским псевдонимом «Суворов», их последователи с почитателями, несомненно, знают, но умалчивают о том, что на рассвете 22 июня 1941-го германские войска приступили к выполнению Директивы № 21 «Вариант Барбаросса». Решения, принятого Гитлером ещё 18 декабря 1940‑го.
«Как же так, почему мы не были готовы? – возмущаются другие. – Всё потому, что Сталин никому не верил. Разве Рихард Зорге не называл Москве задолго до войны точную дату её начала?»
Увы, не называл! Наш безусловно выдающийся разведчик информировал центр, что Гитлер примет решение об агрессии против СССР либо в мае, либо когда разберётся с Англией. И даже 21 июня, когда до нашествия нацистов оставалось несколько часов, от него поступила депеша: «Германский посол в Токио Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна»79…
Более точные сведения пришли по другому каналу. К сожалению, позже, чем хотелось бы. В пятницу вечером 20 июня агент советской разведки «Курт» (Герхардт Кегель), сотрудник посольства Германии в Москве, информировал связного, что немецким дипломатам рекомендовано паковать личные вещи. А в субботу воспользовался экстренной связью, чтобы сообщить: в посольстве спешно уничтожают документы80.
Не потому ли в полдень 21-го командующему Московским военным округом позвонил Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО? «В результате этого короткого разговора, – вспоминал генерал Тюленев, – у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии»81.
Субботним вечером отцовские бывшие однокурсники собрались в училище, нарядные, ликующие. Одновременно с ними веселились выпускники средних школ и училищ не только Феодосии, но всех городов и сёл нашей страны.
А в Кремле было тревожно. В книге Олега Хлевнюка о Сталине, созданной по заказу Йельского университета США, читаю: «Вечером 21 июня военные руководители в Москве получили доклад: фельдфебель немецкой армии перешёл границу и сообщил, что утром начнётся наступление. Информация была срочно доложена Сталину. У Сталина собрались военные и члены Политбюро»82.
Скажем прямо, главный специалист Госархива России, профессиональный историк, изготовляя товар для зарубежного заказчика, мог бы воспользоваться менее замшелой версией. Мог, но не захотел?
Попробуем разобраться, как было на деле. Перебежчик Альфред Лисков перешёл границу в 21:00 21 июня, доставлен в штаб 90‑го погранотряда в 0:30 и дал показания в час ночи (!) 22-го. Информация, передвигаясь от одной инстанции к другой, добралась до Москвы в 3:1083. Могла ли она послужить причиной заседания в Кремле, случившегося несколькими часами раньше?
Проясняет ситуацию опубликованный в 2008 году справочник, в котором содержатся тетради (журналы) записей лиц, прошедших через приёмную Сталина. Находим данные о посетителях 21 июня 1941 года. Историки могут, очевидно, быть благодарны дежурным за старательность, с какой фиксировали, кто во сколько вошёл и когда вышел.
В 18:27 в кабинет Иосифа Виссарионовича зашёл министр иностранных дел Молотов. Более получаса беседовали вдвоём. Надо думать, о чём-то исключительно важном, если учесть, что происходило дальше. В 19:05 к обсуждению присоединились члены правительства Ворошилов, Маленков и Берия, председатель Госплана СССР Вознесенский, нарком обороны маршал Тимошенко, начальник мобилизационно-планового отдела Комитета обороны при СНК СССР Сафонов и секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) Кузнецов.
