Поджимаю губы. Вчера ведь сказала, что не хочу с ним общаться.
— Доброе утро, Владимир Данилович, — выдаю официальным тоном и собираюсь пройти мимо.
Но он вдруг произносит:
— Хочу принести извинения за вчерашнее. Мой человек подтвердил, что Илья Сухомлинский вам не родной.
Напряжение отпускает. Я выдыхаю:
— Извинения приняты. Но вы тоже простите меня. Мне не стоило скрывать информацию…
Хочется спросить, а что это за человек такой и как он умудрился так быстро все выяснить. Но интуиция подсказывает, что этого делать не стоит. Наверняка у Барковских везде есть свои люди. И в суде, и в налоговой, а уж в отделе ЗАГСа тем более. Сейчас любую информацию можно легко найти, достаточно иметь нужный уровень доступа. Сделал один звонок — и готово.
Но все же я рада, что все разъяснилось. И что мне не придется скрывать поездки к Илье.
Обхожу Владимира.
— А вы куда? — спрашивает он, разворачиваясь вслед за мной.
— Гулять, — кратко отвечаю.
— А разве вы не должны сейчас быть в зале?
И почему я не удивлена, что он знает о моем расписании?
— До занятий еще полчаса, — объясняю.
При этом продолжаю идти, а он, как привязанный, идет рядом со мной. Причем смотрит куда-то вдаль, да еще руки за спину заложил. Вообразил себя Наполеоном?
— Пройдемся? — предлагает внезапно, не глядя в мою сторону.
Я прищуриваюсь. После вчерашнего не особо хочется. Но ведь не отвяжешься. Что он задумал?
— Надежда сказала, что вы должны скоро уйти. Разве вы не опаздываете?
Владимир вдруг улыбается мне:
— Знаете, почему хорошо быть начальством?
Поднимаю брови.
— Можно опаздывать! — с триумфом заявляет он. — А можно устроить себе внеплановый выходной или работать из дома. Мой бизнес уже налажен и вполне работает без меня. Но последнее время я начал скучать и решил заняться еще одним.
— Больницей?
Владимир рукой показывает, куда идти. Мы углубляемся в парк.
— Это всего лишь благотворительность. Клиника нуждается в новой аппаратуре.
Я вздрагиваю.
— Она в убытках? — спрашиваю дрожащим голосом. — Ее закроют?
— Что вы. Нет. Но это частная клиника и держится на вложениях извне. Как вы понимаете, инвестировать в нее ради дохода бессмысленно, но там работают хорошие люди, которые делают хорошее дело. Поэтому несколько моих друзей-бизнесменов собрались и решили поддержать проект “Эдельвейс”. Я присоединился к ним.
— Это радует, — облегченно улыбаюсь. — Все же мой сын там лежит.
— Почему вы беспокоитесь о нем, как о родном?
Он поворачивается и пристально смотрит на меня, будто в чем-то подозревает.
— Для вас это странно? — хмыкаю я.
— Скорее удивительно. Я видел женщин, которые бросали родных детей, потому что те были больными. А вы печетесь о чужом. Даже на такие жертвы пошли ради него, — Владимир кивает на мой живот.
— Он мне не чужой! — начинаю раздражаться. — Я воспитываю его с двух лет и очень люблю его отца! Любила…
Нахлынувшие эмоции перехватывают дыхание.
— Хорошо, хорошо, — мой спутник поднимает руки. — Не будем больше об этом. Не переживайте за мальчика. Хирург в “Эдельвейсе” один из лучших в области. Нам пришлось немало потрудиться, чтобы переманить его в нашу клинику.
— Знаю, — киваю, — потому и выбирала именно ее.
Я немного лукавлю. Илью первым делом направили в бюджетную больницу, где он пролежал несколько месяцев, пока установили диагноз. Но там мне сказали, что операцию придется ждать больше года. Очень большая очередь.
