Валерию Игоревичу было под сорок. Однажды он был женат, имел двоих детей. С бывшей – на ножах, с детьми принудительно, по закону, встречался. Пунктуально, педантично, целенаправленно. Кажется, дети его ненавидели, но бунтовать не смели. Предпочитали терпеть. Впрочем, как и весь коллектив.
С таким лучше не спорить – себе дороже. Поэтому я и не пикнула, когда он заслал меня в командировку, хоть практически все вопросы мы с заказчиком могли решить и без «очной ставки».
– У Маши аллергия на шоколад, – с господином Алексеевым я всё же предпочла вступить в полемику.
Я бы и с Валериго (так мы сокращённо звали за глаза нашего начальника) спорила, но там бесполезно – заведомо проигрышный вариант, я пыталась, пока была молодой и зелёной.
– Я уже в курсе, – сухо парировал Алексеев, вручая мне полотенце. – К сожалению, ваша сестра медицинскую карту Маши не приложила к скудному «меню» детских вещей. А я, знаете ли, не волшебник и не доктор Айболит – насквозь видеть не научился.
– Шоколад – сильнейший аллерген, – не угомонилась я. – И многие дети страдают от тех или иных продуктов!
– Как вы думаете, – хмуро зыркнул на меня этот тип, – много ли я знал детей?
– Папа не виноват! – дёрнула меня за руку Масяня. Оттого, что она его защищает – ещё горше, очень больно задевает.
– Это говорит лишь о том, что вам нельзя доверять ребёнка!
– Купаться! – сделал Алексеев властный жест в сторону ванной комнаты, пресекая дальнейшие мои потуги до него достучаться. Отличный метод – уходить от очень важного разговора!
Умом я понимала, что надо остановиться. Мы опять скандалим при ребёнке. Но внутри всё кипело и возмущалось и всё больше хотелось сопротивляться и спорить, доказывать и настаивать на своём. Может, потому что он меня бесил властными замашками, а может, на фоне общего стресса я наконец-то придушила в себе овцу, что покорно подчинялась всему на свете: обстоятельствам, взваливших на мои плечи слишком много, начальнику-самодуру и даже старшей сестре, которой я не всегда возражала, старалась сглаживать углы наших непростых взаимоотношений.
Не знаю, как я усмирила рвущиеся слова обвинений, но взгляд, полный ярости, вернула господину Алексееву сполна, а затем закрыла за собой дверь в ванную комнату.
Вода имела магические свойства: Машка, наплескавшись, разомлела и уже начала клевать носом, когда я её наконец-то выудила из белого великолепия (красиво у Алексеева – это я намётанным опытным глазом оценила вмиг).
– Сюда, – кажется, он караулил нас под дверью.
Это, конечно, была не детская. Да и откуда ей взяться в доме этого вполне респектабельного господина? Судя по всему, детьми он обзавестись не удосужился за столько лет. Ну, исключая «случайную» Масяню.
Спальня у господина Алексеева тоже была ничего – с размахом, судя по размеру кровати и прочим деталям интерьера. Я старалась не сильно пялиться и оглядываться, не замирать, изучая и оценивая.
Во-первых, Машку надо было вытереть досуха и переодеть. Во-вторых, я сама вид имела не слишком презентабельный: белая блузка промокла и больше показывала, чем скрывала. Надо как-то решить этот вопрос. Мне бы самой душ принять. Я с дороги. Сутки почти не спала. А здесь тихо, хоть и не совсем уютно, на мой взгляд.
Я делала вид, что так всё и должно быть, терпела неудобства. Для меня всегда потребности членов моей семьи были на первом месте. Я никогда не чувствовала себя жертвой, потому что они – мои, я мысли не допускала, что могу отказаться, заявить о своих правах, потребовать что-то для себя.
