С тех пор как стало очевидно, что этот брак был ошибкой, ему удавалось не загружать голову мыслями о супружестве. Превратившись из секретарши в супругу богача, Кэролайн изменилась, а может быть, за ухоженной и нарядной внешностью всегда скрывалась мегера. Ладно, теперь все позади, с алиментами улажено, и он снова, как метко заметил Эрнест, беспечный холостяк.
Саймон вышел из кабинета и докурил сигару в гостиной. Он как-то слышал, что запах хорошей «гаваны» в пустом доме может добавить несколько тысяч к его цене. Реклама, действующая на подсознание. Он бросил дымящийся окурок в камин и вернулся на кухню.
Отыскал бутылку «Петрю» и, бережно поставив на стол, с удовольствием принялся старательно открывать – очистил от фольги и медленно, аккуратно вытащил длинную пробку. Что за вино! Тысяча фунтов за ящик, если еще повезет достать. Вот кем бы стать – владельцем большого виноградника. Ни тебе представлений клиентам, ни идиотов из Сити, ни бесконечных совещаний – всего лишь несколько акров галечника и глины, и в конце каждого года – напиток богов. Расположив бутылку против света, он стал переливать густое душистое вино в графин, пока в горлышке бутылки не появились первые следы осадка. Даже с расстояния вытянутой руки до него доносился сильный сладковатый аромат.
Только поставил графин на стол, как послышался стук закрываемой двери и тенорок Эрнеста, распевавшего песенку о пикнике плюшевых медвежат. Саймон улыбнулся. Развод явно устраивал Эрнеста; он заметно повеселел с тех пор, как Кэролайн покинула дом.
– Ну и ну! – воскликнул Эрнест, ставя сумку с покупками. – Продуктовые секции у «Харродса» теперь совсем не те. Зоопарк. Толстозадые личности в кроссовках и тренировочных костюмах. Английской речи почти не слыхать. Бедняги за прилавками сбились с ног. Спрашивается, куда девались любезность и неторопливость? Ничего, я успел ухватить кое-что для скромной деревенской трапезы.
Сняв пиджак, он облачился в длинный поварской передник и принялся разгружать сумку.
– Я подумал, что начнем с salade tiède[1] с паштетом из гусиной печенки, а потом твое любимое… – Он достал сочную ножку барашка. – С чесночком и фасолью. А закончим… – тут он развернул и показал два свертка с сыром, – брийя-савареном и славным терпким чеддером.
– Лучше не придумаешь, – восхищенно заметил Саймон, доставая из холодильника бутылку шампанского. – Ну как, нарушишь старую привычку?
Эрнест оторвался от чистки чеснока.
– Пожалуй, один бокал в порядке поощрения, – согласился он, откладывая нож.
Саймон хлопнул пробкой и наполнил два бокала.
– Твое здоровье, Эрн. Спасибо за все это, – произнес он, обводя рукой составленные у стены ящики.
– Счастья тебе, дорогой. Не очень жаль уезжать, не так ли? Ты никогда не чувствовал себя здесь дома.
– Думаю, что так.
Оба выпили.
– Да будет позволено мне сказать, – заявил Эрнест, – состояние наших брюк не соответствует нынешнему вечеру. Не сочетается с вином.
Саймон взглянул на серое пятно из сигарного пепла на штанине и попытался его стереть.
– Нет-нет-нет! Ты втираешь, а не вытираешь. Что сказал бы наш портной? Ступай наверх и переоденься, пока я занят здесь. Брюки не убирай, займусь ими завтра.
Захватив бокал, Саймон поднялся в главные покои, как их неизменно называли декораторы. Здесь еще сохранился слабый запах духов Кэролайн. Он прошел вдоль ряда встроенных шкафов, где она хранила последние несколько дюжин платьев, не поместившихся в гардеробной. Раздвинул дверцы. На полу куча торчащих в разные стороны вешалок рядом с ненужными фирменными пакетами «Джозеф», «Макс Мара», «Сен-Лоран» – скомканными глянцевыми сувенирами из доброй половины модных лавок Найтсбриджа. В углу валялась пара бежевых с черным туфель «Шанель», подошвы потерты самую малость. Почему она их бросила? Взяв в руки туфли, Саймон заметил на одном каблуке небольшую царапину: из-за едва заметной царапины двести пятьдесят фунтов выброшены на ветер.
