Он отложил их и стал раздеваться, бросая одежду на кровать с четырьмя столбиками. Для нового дома Кэролайн она была слишком велика, и Саймон лениво подумал: кто же будет спать в ней после него? Он всегда ненавидел это проклятое сооружение с его плиссе, гофре и вздымающимися пологами, чувствуя себя вторгшимся в выставочный будуар. Да и весь дом вызывал в нем такое же ощущение.
Войдя в ванную, он поглядел на свое отражение в большом, во весь рост, зеркале – средних лет голый мужчина с бокалом в руке. Господи, да он выглядит старше своих сорока двух! Усталый взгляд, у рта глубокие морщины, седина в одной из бровей, седые волосы начинают проглядывать и в гладкой черной шевелюре. Еще несколько лет – и он станет похож на грушу. Если не займется чем-нибудь посерьезнее, нежели редкая партия в теннис. Он втянул живот и выпятил грудь. Вот так. Продержаться так следующие десять лет; меньше есть, меньше пить – намного меньше; ходить в спортзал. Скучища. Он выдохнул, допил шампанское и, не глядя больше в зеркало, встал под душ. Постоял пятнадцать минут под хлещущей по затылку и шее водой.
Он уже заканчивал вытираться, когда в спальне зазвонил телефон.
– Ресторан «Chez nous»[2] открыт, – доложил Эрнест. – Через полчаса можем начинать.
Саймон надел старые хлопчатобумажные брюки и поношенную шелковую рубашку, которую Кэролайн неоднократно покушалась выбросить, и босиком спустился в кухню. Ступая по прохладным гладким плиткам пола, он вспомнил о далеких отпускных днях в теплых краях.
Эрнест украсил стол свечами и бутонами белых роз на плоском блюде. Рядом с местом Саймона стояла шкатулка с «Партагас» и лежали щипчики для обрезания сигар. Из спрятанных в стене колонок доносился фортепьянный концерт Моцарта. Саймон почувствовал себя чистым, отдохнувшим и голодным, достал из холодильника шампанское.
– Эрн? – спросил он, поднимая бутылку.
Когда Саймон стал разливать шампанское, Эрнест обратил внимание на его босые ноги.
– Вижу, у нас сегодня богемное настроение, – отметил он.
– Ну прямо бродяга, правда? – Саймон улыбнулся. – Кэролайн хватил бы удар.
Эрнест вытер руки о передник и взял бокал.
– В том-то и беда, – произнес он, – что тебе всю жизнь приходится иметь дело с чувствительными созданиями, имеющими привычку закатывать истерику. Причисленные к лику святых члены исполнительного комитета, клиенты, эти ничтожества в Сити, этот ужасный старый недоросль, возглавляющий, как считается, креативный отдел, – не знаю, почему он думает, что никто не замечает, как он каждые полчаса бегает в туалет и выходит оттуда с мокрым носом. Если хочешь знать мое мнение, скажу, что все они доставляют больше хлопот, чем того стоят. – Ему удавалось смаковать шампанское, сохраняя презрительное выражение лица. – Но ты, разумеется, меня об этом не спрашивал.
Эрнест поставил бокал и принялся яростно взбивать соус к салату, пока оливковое масло и уксус не вспенились. Окунув в миску мизинец, облизал его.
– Вкусно.
– Бизнес есть бизнес, Эрн. Вряд ли могут нравиться все, с кем имеешь дело.
Эрнест положил тонкие ломтики паштета на чугунную сковороду.
– Ладно, не дам им испортить нам ужин.
Он полил салат соусом и встряхнул его быстрыми ловкими движениями. Вытер пальцы и заглянул в сковороду.
– Знаешь, если перегреть, все пропадет. Паштет растает.
Разложил салат на две тарелки и, как только края ломтиков паштета запузырились, снял сковороду и выложил мягкие кусочки поверх листьев салата.
