«…Давайте выпьем за любовь, а не за конфронтацию!»
Вербицкий вскочил с места, отозвал в сторону Павла. Когда Эльвира подошла с пылающим от волнения лицом, они жали друг другу руки; она услышала лишь фразу Вербицкого, которой завершились переговоры: « Желаю счастья!»
Эльвира радовалась, что Вербицкий выступил в роли свата и её почитателя. Всё это было десять лет назад.
Станислав Леонидович стоял над Эльвирой, внимательно всматривался в её лицо. Как—то смущенно спросил:
– Вы проснулись? – Эльвира открыла глаза, заметив волнение психиатра, вслушалась в тишину. Слово монотонно трепетало в мозгу или где—то здесь «…люблю, люблю…».
– Вы так много раз его произносили, я даже забеспокоился и за Вас и за себя, – психиатр хитро прищурился.
– Спасибо, – сказала тихо Эльвира, вставая с кушетки и аккуратно складывая белую простынь.
– С вами произошло что—то удивительное!?
– Станислав Леонидович, я ощутила такие яркие эмоции, которые в реальной жизни мною уже забыты.
– Наверное, вы хотели сказать про чувства, которые проснулись во сне.
– Нет, именно эмоции со своими картинками, и они связались в такую любопытную историю.
Эльвира рассказывала сон, пытаясь скрыть волнение, но у неё это слабо получалось. Дослушав историю, Станислав Леонидович улыбнулся. – Вот и хорошо. Отпустить нужно всё это: человека этого и всё, что с ним связано.
Эльвира неторопливо обходила лужицы нескончаемого тротуара, гулкое эхо её шагов тонуло в череде желтеющих раскидистых кленов; в этих кронах деревьев, в этих больших и маленьких лужицах, казалось, тонули все её многолетние тревоги. Когда совсем далеко ушла от места давних воспоминаний, то ускорила шаг, чтобы ещё успеть в новую жизнь.
Все складывается удачно – в предстоящей командировке в Минск она уверенно поставит ту самую точку. Деловая часть поездки включала обязательства: встречу с заказчиками, согласование документации и по возможности подписание уже подготовленного договора на работы. Десять лет она проезжала мимо Минска. Теперь уже не знает – кто был виновником такого отрицания: она сама, проведение или все же больше воля начальства. Весь вечер собиралась в дорогу, стараясь удачно подобрать гардероб на все возможные случаи. Дочь не скрывала радости, что каникулы она проведёт у бабушки, помогала складывать вещи в чемодан, болтала без—умолку, всматриваясь в лицо матери.
– Мама, ты не волнуйся, пожалуйста, за нас с бабушкой, мы без тебя проживем! – говорила она, словно извинялась за свои девчачьи мечты и за то, что спокойно отпускала мать «за тридевять земель».
Эльвиру обидели слова Шурочки. – А, если я не вернусь, то, как ты будешь жить без меня?
Подыгрывая невозможному событию, смущаясь, дочь сказала: – А, как я живу без папы?
Эльвира удивилась сравнению, но уже давно не удивлялась холодку в их отношениях с дочерью.
Загадочный, но доброжелательный город встретил обычной межсезонной сыростью. Поселившись в гостинице, Эльвира решила прогуляться – напомнить о себе большим изысканным витринам магазинов, широкому проспекту и заманчивым скверам, любимым памятным местам. Предпраздничный день – шестое ноября был расцвечен кумачовыми знаменами и лозунгами. Казалось всё, как и девять лет назад было понятным и доступным.
Гуляя по парку Горького, как бы заново знакомясь с ним, она задержалась на гребне мостика, и поплыли воспоминания: «Да, вот здесь она нагнала парочку, поравнявшись, с силой оттолкнула Павла, чтобы оторвать его от незнакомки. Она била перчатками по лицу Павла, оглядывая сопровождавшую его молодую женщину. Ею оказалась официантка ресторана. Та, защищая безмолвного Павла – оттолкнула Эльвиру со словами: „Успокойтесь, девушка, завтра он будет вашим!“ Парочка спокойно продолжила свой путь, оставив её стоять в ярости одинокой и жалкой.»
